Камера хранения. Мещанская книга - Александр Кабаков

Нет ответа, кроме того, который приводился выше.

Не надо бы к Нему приставать, но все же так и подмывает спросить – «За что? И почему?»

Но удовлетворимся тем, что повторим: на все воля Его, и все в руках Его.

А прочее оставим атеистам, пусть мучаются.

Что до телогрейки… Я понял, что она умерла, довольно давно, и событие, которое навело меня на эту мысль, вроде бы никакого, даже отдаленного отношения к русскому ватнику не имело. Но я что-то почувствовал…

Событие было вот какое: я впервые увидел, как женщина стирает пластиковый пакет. Это был обычный, довольно уродливый пластиковый пакет с напечатанной на нем жирной розой. Как раз перед этим я впервые побывал за границей, в Болгарии, конечно. И там как раз такие пакеты давали, когда ты делал покупку в любом варненском магазине.

А в Москве женщина аккуратно стирала такой пакет под краном.

Я не подумал о том, почему в стране, которая запускает космические корабли и что там еще, не хватает пластиковых пакетов. Эта мысль была бы слишком серьезной для меня, да к тому же мне тогда казалось, что я знаю почему. Подумал же я почему-то о телогрейке. Мне мгновенно стало очевидно, что телогрейка и стираный пакет несовместимы.

И победит пакет.

Наиболее эффективными центрами подрывной работы против советской власти в конце шестидесятых, в семидесятых и до самого ее бесславного финала были не ЦРУ, не радиостанция «Свобода», не эмигрантские организации вроде НТС и тому подобные гнезда идеологических врагов. Реальную опасность для СССР представляли два вполне советских учреждения торговли – московские комиссионные магазины «у планетария» и «на Новослободской».

Я убежден в этом, как убежден в том, что власть вещей над людьми в земной жизни гораздо сильнее власти идей. Этот мещанский материализм вовсе не мешает столь же твердому идеализму, когда речь заходит о человеческих душах. Иначе говоря, побеждают или оказываются побежденными предметы, а переживают победу или поражение души. Стреляют пушки, падают сраженными людские тела, а мечется и страждет над павшими дух. Это прекрасно знают генералы и священники – первые подсчитывают перевес свой или противника в танках, вторые принимают души, покинувшие тела в результате этого перевеса, или служат молебен, успокаивая души победителей.

Названные комиссионные магазины, сокращенно в быту именовавшиеся «комками», действовали прямо и эффективно. Любой, вполне советский по убеждениям человек, купивший что бы то ни было в одном из них, независимо от провозглашаемых и даже искренне исповедуемых им взглядов, объективно переходил на сторону империалистического лагеря.

Потому что все, что продавалось в этих комках, было чистейшей воды империалистического происхождения. И цены при этом там были в пять, а то и в десять раз выше, чем на аналогичные предметы социалистического, отечественного производства. Если аналогичные вообще существовали… Получалось, что материальный мир идейного врага наш человек ценил вдесятеро выше, чем созданный им самим. И нельзя сказать, что народ этого не понимал. Расхожая шутка тех времен: коммунизм – это магазин японский, а цены в рублях…

«На Новослободской» продавались фото– и кинотехника, часы, электробритвы, очень дорогие зажигалки. Чтобы не быть обвиненным в скрытой рекламе, названия фирм-изготовителей приводить не буду – несмотря даже на то, что многие из них с того времени просто исчезли.

В тесном зальчике магазина всегда толпился народ. Выделялись плохо одетые по сравнению с другими покупателями, людьми, естественно, небедными, профессиональные фотографы – они пришли не за роскошью, а принесли трудно заработанные деньги, чтобы купить рабочий инструмент. Они знали, что выбирают, – до этого годами работали советскими камерами, среди которых были и вполне приличные, туристы из соцстран скупали наши зеркалки. Но рядом с японскими и европейскими они выглядели и функционировали, как убогие самоделки…

Отдельную категорию потенциальных покупателей составляли те, кого теперь с неуклюжей политкорректностью называют «лицами кавказской национальности». Специфическая внешность и манера одеваться – нейлон, на который в столицах давно прошла мода, плащ-болонья, вышедший из моды еще раньше, и кепка-аэродром – не оставляли сомнений в том, откуда в Москву приехал этот гость. Покупали уроженцы солнечного – дальше название любого кавказского города – в основном вещи непрактичные: зажигалки и часы. При этом руководствовались своими особыми представлениями о прекрасном и престижном. Ввиду неизвестности слова «престижный» оно заменялось понятным словом «богатый», причем эта характеристика не всегда была связана с реальной ценой. Например, не пользовались у них спросом действительно дорогие швейцарские часы – классических форм, на ремешках из страусовой кожи, зато нарасхват шли среднего качества японские, по тогдашней недолгой моде огромные, тяжелые, на толстых стальных браслетах. Прозвище у этой «богатой» вещи было, разумеется, «подшипник»… Зажигалки ценились одной фирмы, хотя уже тогда их массированно подделывали, и все знали, что каждая вторая сделана в Польше. Но «богатая» марка плюс затейливая система извлечения огня все равно побеждали всех конкурентов. При этом фирма, ничуть не менее уважаемая в мире, пренебрежительно называлась «дамская», и ее изящные изделия приезжими совершенно не покупались… Электробритвы южан не интересовали в силу несоизмеримости любых мощностей с сопротивлением щетины.

Вообще электробритвы покупала весьма любопытная публика, которую я условно назвал бы «интеллигенция комка». Это были молодые мужчины, элегантно, но скромно одетые, с ухоженными лицами, что само по себе привлекало внимание тогда, в эпоху одеколонов «Шипр» и «В полет!», заменявших всю мужскую косметику и парфюмерию. Впрочем, иногда в парфюмерном магазине на проспекте Калинина (Новый Арбат) можно было налететь на французский One man show, что остроумные продавщицы переводили между собой как «Один мужик показал», – но цена в 15 рублей большинству казалась непозволительной. И то сказать: бутылка «Армянского три звезды» стоила всего 12 рублей 20 копеек. Тут и выбирать-то нечего…

Так вот, благоухающие мужчины с пониманием покупали именно швейцарские часы, немецкие бритвы, а уж если выбирали зажигалку, то какую-нибудь непопулярную – с именем большого дизайнерского дома, неизвестным «на Новослободской».

Кем мог быть такой покупатель в повседневности? Тогда я не мог догадаться, а теперь, кажется, догадываюсь. Осознанно и толково выбирали эти господа иной образ жизни, и выбрали-таки, когда пришло их время. За что я им очень по сей день благодарен.

Прочие толкавшиеся в комке были лишь фоном, мечтательно рассматривавшим товар. Обычная толпа предателей социалистического идеала. Судя по тому, что зал был полон каждый рабочий день с утра до вечера, предателей было много.

«Комок у планетария» отличался не только ассортиментом – здесь в основном шла звукозаписывающая и воспроизводящая, а также радиоаппаратура, – но и размахом. Огромный зал, разделенный на специализированные секции: магнитофоны ленточные и кассетные, проигрыватели и отдельные звукоснимающие панели и усилители, кассетные стереоблоки и – в особом помещении, ввиду громоздкости – колонки, наборы динамиков в резонирующих, как приличная рояльная дека, деревянных ящиках. Плюс мелочи вроде наушников, карманных приемников и совсем редко встречающихся – за отсутствием большого спроса – диктофонов… В зале стоял никогда не смолкавший музыкальный шум на фоне негромкого рокота разговоров, которые непрерывно вели покупатели и возможные покупатели, заполнявшие все пространство. Обсуждались сравнительные качества товаров, дискутировались цены, иногда заключались устные противозаконные сделки – то есть происходила уголовно наказуемая спекуляция. Участники преступных действий чаще всего удалялись в припаркованную где-нибудь не очень далеко жигулевскую «шестерку», а то и в шикарную «восьмерку», где предъявлялся товар в заветной коробке и обменивался на советские деньги – иногда примерно равные товару по весу… Толпа еще не сговорившихся спекулянтов и их клиентов заполняла весь тротуар перед магазином. Время от времени ее рассекал милиционер, в пространство обращавшийся с требованием не мешать проходу граждан. Весь базар обозначал движение с как бы готовностью не мешать проходу, но оставался на месте. Некоторые дружелюбно кивали представителю власти, так что становилось понятно, почему регулярные облавы на спекулянтов реальных результатов не дают и никогда не дадут…