Чувство Магдалины - Вера Колочкова

Последние фразы он уже не говорил, а бормотал невнятно, уткнувшись в очередную бумагу. Маша зевнула, зябко повела плечами, развернулась и пошла спать. Уже засыпая, подумала отстраненно – надо встать утром, кофе Платону сварить, завтрак приготовить… Заняться обыденными делами, чтобы убежать от вопросов к самой себе и ко всему остальному, с ней происходящему. Наверное, Платон прав – не надо анализировать, а надо просто жить… Так складывается судьба, и ладно, и пусть так складывается. Если Лео не смог ее понять, то что ж…

Воспоминание о Лео больно укололо в сердце, но из-за неплотно прикрытой двери снова прилетело веселое «трам-пам-пам», и Маша улыбнулась… Возможно, эта улыбка и была с привкусом горечи, но все равно – улыбка. А привкус… Любой привкус проходит со временем, что ж…

Через неделю позвонила Татьяна, и поначалу их разговор не касался опасной темы странно и быстро сложившихся ее взаимоотношений с Платоном. Татьяна рассказала про выставку Лео, про то, как принимают его работы… А потом спросила в лоб:

– Машенька, это правда, что вы с Лео расстались? Лео не хочет говорить со мной на эту тему и ужасно злится, когда я начинаю спрашивать. Я бы и не приставала к нему с расспросами, но вчера позвонила Платону, и он мне сообщил эту новость… Даже не знаю, как на нее реагировать! Неужели это правда, Машенька? Ты и Платон…

– Да, Татьяна, это правда, – стараясь быть спокойной и уверенной, тихо проговорила Маша.

– Но как же так, я не понимаю… – выдохнула женщина удивленно, – как же так…

– Я не могла поступить по-другому, Татьяна. Платону было очень плохо, я не могла оставить его одного. Вика ушла, и он… Как бы это сказать… Он был на грани, понимаете? На самом острие этой грани…

– Да, я понимаю… – задумчиво проговорила Татьяна. И затем уже со страстью продолжила: – Он очень Вику любил. И я всегда ему говорила, что эта любовь очень похожа на болезнь и что она доведет его до точки отчаяния. Да, все это так… Но я одного не пойму – почему именно ты должна была оказаться в этой ситуации разменной монетой, Машенька? Кто ты Платону? Ведь никто по сути…

– Да, – подтвердила Маша. – По сути – никто. Но любой человек, оказавшийся на грани отчаяния, вряд ли задумывается над тем, кто ему помогает и кем ему приходится. Он едва держится на этой грани, он балансирует между жизнью и смертью… И какая по сути разница, кто сердцем почувствует этот опасный баланс и кто протянет ему руку?

– Да, согласна. Но… – вздохнула Татьяна. – Все равно в голове не укладывается. Да как ты вообще решилась на такое, Машенька?

– Я ж вам объясняю – Платону было очень, очень плохо. Так плохо, что рассуждать не приходилось, правильно или не правильно я поступаю.

– А как же Лео? Ведь ты любила Лео, правда? И ты не могла не осознавать, что причинишь ему боль?

– Да. Это так. Но Платону было хуже, чем Лео. Намного хуже. У меня просто не было выбора, Татьяна.

– Ой, девочка… Даже не знаю, что тебе и сказать. С одной стороны, спасибо, конечно, что оказалась рядом с Платоном в трудную минуту… Я ведь мать, мне мои сыновья одинаково дороги. А с другой стороны… Все это неправильно как-то. Ненормально. И если рассуждать по общепринятым меркам, то… Ты просто дурочка, Маша, уж извини за прямоту.

– Да ничего. Я понимаю, Татьяна.

– А если рассуждать не по общепринятым меркам… Да нет, я даже боюсь рассуждать… Такое чувство сразу возникает, что все мои рассуждения сведутся к богохульству. И откуда ты свалилась на наши головы, Машенька,… С небес, что ли, ума не приложу…

– Ну что вы, Татьяна, я вполне земная. Может, самую малость и дурочка, но ведь это не самый большой грех, правда? Не переживайте, пусть все идет как идет. И у Лео все будет хорошо, его работы будут иметь успех, я знаю…

– Да, я тоже думаю, что Лео поймал свой ветер наконец-то. А знаешь, какая его работа пользуется наибольшим успехом?

– Наверное, это «Мойщица окон»?

– Да, именно так… А как ты догадалась? Ведь и другие его работы тоже хороши!

– Не знаю. Наверное, потому что с «Мойщицы окон» все началось…

– А ты знаешь, я видела, как он смотрит на твой портрет… С такой грустью, с такой болью! А однажды он представил эту работу не как «Мойщица окон», а по-другому… Не могу вспомнить, такое странное название…

– «Чувство Магдалины»? – тихо подсказала Маша.

– Да! Да, именно «Чувство Магдалины»! Я хотела спросить у него, что это значит, но он так на меня посмотрел… Очень удачная работа, очень! Ее хотели купить, и деньги предлагали немалые, но Лео отказался продать.

– А я знаю, почему он отказался, Татьяна. Это ведь на нее прилетел тот самый ветер, о котором вы говорите. И я рада, что Лео этот ветер поймал…

– С твоей легкой руки, Машенька. И мне очень жаль, что у вас с Лео все так вышло. Хотя повторюсь, я не вправе жалеть или не жалеть, ведь и Платон мне не менее дорог, чем Лео… Знаешь, иногда я думаю, что я ужасно плохая мать. Что я не вправе была оставлять их. Может, потому они выросли такими слабыми, что ищут силу в маленькой девочке, наделенной способностью жертвовать собой… Ведь только мать… Только мать имеет право на жертву… Но это уже я не в тему заговорила, это уже моя боль, только моя!

Татьяна замолчала, и Маша тоже молчала, понимая, как трудно женщине справиться с нахлынувшими переживаниями. Ей и самой было трудно продолжать разговор, который никоим образом не мог привести их к взаимопониманию, и потому произнесла, как могла, твердо:

– Пусть будет все так, как будет, Татьяна. Как сложилось. И передайте, пожалуйста, Лео, что я очень рада за него. Искренне рада. Он знает, что это так…

– Хорошо, девочка, я передам. Как бы то ни было, спасибо тебе. До встречи.

– До встречи, Татьяна.

Маша нажала на кнопку отбоя и долго еще сидела не шевелясь, будто ждала чего-то. Потом встала, пошла на кухню, открыла холодильник и так же долго глядела в его холодное нутро, и никак не могла вспомнить, чего ей нужно… Ах да, надо овощи достать и мясо, пора ужин готовить, скоро Платон придет. Голодный, веселый… Порой кажется, что слишком веселый. Показательно веселый. Будто хочет ее лишний раз убедить, что «все будет хорошо, Машенька».

Ну что же – пусть он будет веселый. Хоть и показательно. Веселый – не мертвый, правда? И слабый – тоже не мертвый. Если не брать в расчет ту самую слабость, когда всего несколько движений пальцев могут стать роковыми и смертельно большая порция выпитой но-шпы рвет сосуды в клочья…

Да, пусть время идет как идет. Как сложилось.

Оно и шло, куда ж денется. День за днем. Неделя за неделей. В один из таких дней она услышала, как в прихожей тихо открылась дверь. Обрадовалась – Платон! Решил сегодня раньше прийти! Выскочила навстречу… И остановилась как вкопанная.

В прихожей стояла Вика, и было заметно, как она тоже неприятно удивлена.

– Ты? А что ты здесь делаешь? – первая пришла в себя Вика, сбрасывая с ног туфли. – Ты ж в Америке должна быть… Или я что-то не догоняю? Объясни, милая, будь добра!