Саблезубый - Галина Валентиновна Чередий

как Андрей молча подошел и снял меня со стула, отпихнув плечом Толика. — Да я о вашем поведении расска…

— Да кому угодно, господин Трунов. Всего доброго, с Наступающим вас и ваше драгоценное семейство, — огрызнулся мой сожитель, глядя мне в лицо сердито. — Ты обалдела — козой тут прыгать? В гипсе праздновать хочешь?

— Будьте уверены, что вы, отказав мне, нанесли огромный ущерб своему бизнесу! — не отставал противный дядька, а я постаралась освободиться от захвата саблезубого котяры — слишком уж пристально уставился Толик на его руки на мне. Но не тут-то было. Боев только притиснул меня ближе, обнимая уже откровенно по-хозяйски. Как будто демонстративно.

— Лавров, господину Трунову уже пора. Покажи ему дорогу наружу и дверь в приемную прикрой поплотнее, — отчеканил Андрей, и Толика как ветром сдуло, прихватив потоком еще и вредного нытика.

— Ну и какого черта? — спросила я, сделав еще одну безуспешную попытку освободиться.

— Вот и я знать хочу. — Вместо того чтобы отпустить, нахал начальник подхватил меня под ягодицы и усадил на стол. — Что, бля, лапы Лаврова делали в непосредственной близости к твоей заднице?

— А, вот как разговор пошел?! — Неожиданно моя недавняя злость вернулась. — Тогда, может, ты первый расскажешь мне, кто такая Кристиночка, из-за которой все тут уверены, что я тупо шлюха и им нужно просто подождать, пока ты мною напользуешься и передашь остальным?

— Да что за!.. Кто тебя назвал шлюхой?

— В лицо — никто. Но я не глухая.

Неожиданно Андрей прервал наш визуальный контакт, уставившись поверх моей головы и… покраснел? Самую малость, но да.

— Ладно. Тут мой косяк.

Глава 38

Да что же это за сплошная полоса пошла моего тупизма и склероза? Хотя, с другой стороны, ну раньше не пох ли мне тотально было на то, каким боком выйдет моя же выходка с заявлением Кристины сначала на должность секретаря, а через день приглашение отработать древнейшим способом в сауне. Ясное дело, что повод у мужиков был подумать непотребное в отношении Катьки. Повод был, а моего, бля, разрешения нет! Вообще не хер о ней думать. Работу пусть работают, а не сплетничают и уж точно не фантазиям непристойным предаются, мою конфету в них обмусоливая со смаком. А то еще по очереди в сортир мотаться передернуть начнут, придурки. Но не это сейчас главное.

— Катюх, чё-то у нас не срастается, — проворчал я, уткнувшись физиономией в изгиб ее шеи и вдохнув. Конфета моя. И сладкая, и пряная. Тащусь прям. Прилип, по ходу. И что-то ни капли не жмет нигде от этого. Кроме разве что…

— Ты о чем? — спросила она и попыталась отклониться, стремясь заглянуть в лицо. Не сейчас, девочка, я что-то сам фигею от того, что ощущаю и собираюсь озвучить. Фигею, но четко осознаю: промолчать тут нельзя. Притворяться перед Катькой нельзя. Себе врать нельзя. Да и бесполезно. Хули за ручник хвататься или пытаться заднюю скорость включать, когда руль к херам оторвало, тормоза сгорели, и несет меня с крутенькой такой горки вниз. Бодро так несет, со свистом, аж дух захватывает, как в детстве зимой на санках. Очко сжимается, но, сука, хорошо-то как. И точно знаешь — еще раз поеду так же. Сто раз. Тысячу.

Подался вслед за Катькой, нависая и продолжая прищипывать губами скулу и подбородок. Она сразу же покорно откинула голову, подставляясь и почти распластываясь на столе подо мной. Пару движений: расстегнуть ей джинсы, дернуть их до колен, одновременно задирая ей ноги и открывая мне полный доступ, рвануть ширинку, всадить член по самый корень. Все…

Так. Мы разговариваем!

— О том, что сбрехнул-то я тебе, выходит, слегонца, загадка моя.

— М-м-м?

Вот как можно один звук издать, вроде просто вопрос, но от этого хрипловатого «м-м-м» у меня яйца будто мигом в кулаке. У нее в кулаке. Нежном таком, но сжала, так сжала, аж в голове муть.

— Насчет ревности, деревяшечка моя.

— Боев…

Она напряглась, поднимая голову, но я принялся обцеловывать ее шею, гася настороженность. Подхватил-таки под коленями и закинул ее лодыжки себе на талию, чтобы добиться полного контакта. Пиздец, как я ее хочу. Не то что яйца с членом в огне — я весь полыхаю. А ведь трахал ее всего каких-то пару часов назад последний раз, а трясет и колбасит, как чуть не до смерти оголодавшего, только притерся к ней поближе.

— Тш-ш-ш, только никаких страхов, загадка моя, лады? — пробормотал я в ее кожу, вынуждая опять откинуть голову. — Признаюсь как на духу: права ты была сразу — меня бомбит от ревности. Даже когда на тебя кто смотрит.

— Андрей…

— Тихо-тихо, дай закончу. Тебе это ничем не грозит. Веришь? — Катя шумно вдохнула, выдохнула, но промолчала, не соглашаясь, но и не отрицая. И то хлеб, развивать тему можно. — Хреново от того, что меня бомбит, только мне самому. Того, кто рядом с тобой болтаться будет, тоже может зацепить. Но не тебя, Катька, не тебя. Никогда. Никаким боком. Скажи, что веришь.

— Я не так давно тебя знаю…

— Но пока знаешь, разве я тебя чем обижал?

— Нет, но… А-ах!

Толкнулся бедрами между ее ног, кайфанув от того, какая же она там горяченькая даже сквозь тряпки, и понял, что ни хера не выйдет разговора в таком положении. Ну не желает моя верхняя голова варить на серьезные темы, когда нижняя уперлась туда, откуда, похоже, вообще не выныривала бы. Со стариковским ворчанием отстранился от моей девочки и плюхнул задницу в кресло.

— Ко мне иди, — позвал ее. — Договариваться будем по новой.

— Ну что опять-то, Боев? — насупилась карамелька, судя по всему, не слишком довольная сменой нашего положения. А мне-то как оно не нравится. Но я исправлюсь. Попозже.

— Давай снова по пунктам. Я хочу, чтобы ты приняла тот факт, что моя ревность для тебя не угроза. И я не претендую на твою свободу. Ну на большую ее часть.

— Это как? — Катерина не спешила ко мне подходить, оставшись сидеть на краю стола. А у меня руки чесались, как тянуло снова ее лапать. Даже ладони о колени потер.

— Обыкновенно. Ты свободна во всем, кроме… — блядь, кончай мямлить мудачина здоровый! — Спать ты будешь только со мной.

— Я и так это дела…

— Нет, не так. Будешь как моя… моя девушка. Типа все официально. Для всех мы вместе и ты моя. Моя.

— Вряд ли это возможно, Боев, — нахмурившись, покачала головой упрямица. Переспорить меня, малыш, вот что невозможно. — Я же тебе говорила…

— Говорила-говорила, я все