Сроки службы - Марко Клоос

Как только отряд минует перекресток, слева слышатся хлопки. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть их источник, и тут что-то бьет меня в бок. Толчок не слишком серьезный, его едва хватает, чтобы качнуть меня, но я чувствую резкую боль и понимаю, что выстрел пробил броню. Еще одно попадание, на этот раз ниже. Как будто кто-то воткнул мне в бок раскаленную иглу и забивает ее молотком. Я оказываюсь на земле, рядом с сержантом Фэллон. Ощущение такое, будто из моих легких внезапно откачали весь воздух. Я хочу выкрикнуть предупреждение, но не могу выдавить из себя ничего, кроме стона.

На углу недавно пройденного нами перекрестка – маленькая группа бунтовщиков. Один из них стоит на колене и целится в меня из очень знакомой винтовки. Я узнаю М-66 с ее двумя дулами и стандартным армейским прицелом. Моя собственная пушка валяется прямо передо мной. Я тянусь к ней, но чертова штука стала, кажется, раза в три тяжелее. Стрелок с М-66 снова прицеливается, и я понимаю, что не успею поднять свое оружие прежде, чем он согнет указательный палец и приложит на спусковой крючок давление, необходимое, чтобы отправить в полет следующую флешетту.

Потом сзади раздается очередь. Стрелок падает на задницу с почти комическим изумлением на лице. Еще секунду он сидит на земле с вытянутыми вперед ногами, все еще сжимая винтовку, но уже никуда не целясь. Затем слышится еще одна очередь, и стрелок ловит все три выстрела лицом. Он падает на спину, так и не выпустив оружия. Два его дружка убираются с линии огня и исчезают за углом.

Я поворачиваюсь направо и вижу припавшую на колено капрала Джексон, которая целится мне за спину. Опираюсь на руки, потом на колени и подбираю винтовку. Счетчик на экране показывает, что в ней осталось сто пятьдесят девять патронов. Я нажал на спусковой крючок почти сотню раз за последние две минуты.

– Грейсон, ты как? – спрашивает Джексон через коммуникатор.

Кажется, что в моем левом боку торчит парочка ножей. Боль настолько сильна, что мешает дышать. Приходится заставлять себя наполнять легкие, и от каждого вдоха боль в боку вспыхивает до почти невыносимого уровня. Я пытаюсь набрать достаточно воздуха для ответа, но в итоге просто качаю головой.

– Бейкер, со мной, – говорит Джексон. – Остальные прикрывают.

Бейкер и Джексон бегом возвращаются на нашу сторону перекрестка. Позади них Прист и Хансен высовываются из-за угла и начинают стрелять. Мне хочется добавить и свои флешетты к прикрывающему огню, но сил, чтобы поднять винтовку, больше нет. Кто-то хватает меня за разгрузочный жилет и тащит через улицу. Я вижу, как Джексон поднимает на ноги сержанта Фэллон и ведет за собой, отстреливаясь одной рукой. Компьютер сообщает, что у меня в магазине осталась еще куча патронов, и предупреждает об угрозе, о людях, все еще палящих в нас с другого конца улицы, но сейчас я – лишь пассажир, неспособный использовать всю эту замечательную технологию.

В конце концов мое непростое путешествие через перекресток завершается. Не помню, когда я закрыл глаза, но теперь открываю их и вижу склонившегося надо мной Бейкера с поднятым щитком.

– Насколько плохо? – спрашивает он. Хансен и Прист все еще стреляют у него за спиной, обмениваясь пулями с осмелевшими в очередной раз бунтовщиками, которые решили остаться и добить нас. Наши потери замечены, кровь разошлась в воде, и акулы уже кружат. Скоро к ним придет подкрепление, а боеприпасы на исходе.

Я с трудом приподнимаю винтовку и хлопаю рукой по магазину, показывая Бейкеру, что там еще остались патроны. Он кивает и забирает у меня М-66.

– Прист, здесь еще полмагазина, – говорит он через плечо.

– Это кстати, мой как раз опустел, – Прист берет мою винтовку и возвращается на угол улицы.

Бейкер осматривает повреждения в моей броне. Жар в левом боку сменился ледяным холодом. Почти вся моя энергия продолжает уходить на дыхание, и я чувствую себя так, словно внутри сломалось что-то важное. Впервые в жизни я думаю, что умираю. Наверное, я должен испытывать ужас или панику от того, что могу в любой момент потерять сознание и никогда больше не очнуться, но из-за усталости и головокружения мне просто наплевать.

– Тебе анальгетиков всадить?

У Бейкера в руках шприц, и он делает перед моим лицом движение, будто щелкает ручкой. Я мотаю головой – не хочу потерять контроль, а то не смогу всасывать воздух в легкие.

– С2, это Браво-Один-Один, – слышу я голос сержанта Фэллон. – У нас ЧП. Раненых больше, чем мы можем тащить. Противник окружает нас, патроны почти закончились. Пришлите корабль или готовьте мешки для трупов. Вам решать.

Ей отвечают, но я не могу разобрать, потому что начинаю отключаться. Чувствую себя, как будто серьезно заболел гриппом: такое же ощущение легкости в голове, от которого тошнит и ноги дрожат, пока ползешь в ванную за лекарством.

Я закрываю глаза и слушаю, как вокруг разворачивается бой. Армейские винтовки стреляют нерегулярно, одиночными патронами и лишь изредка – короткой очередью. Хлопки оружия гражданских слышатся все чаще и, кажется, доносятся теперь отовсюду.

– Я ранен! – кричит кто-то в наушниках. Мне слишком плохо, чтобы разобрать, кто это – Бейкер? Прист? – но я все равно не могу ничего сделать. У меня едва хватает сил, чтобы дышать.

А потом появляется новый звук, громогласный рев над головой. Я чую вонь сжигаемого топлива, порыв горячего ветра прокатывается по лицу. Слышу звук, похожий на расстегивание гигантской ширинки, поднимаю глаза и вижу над собой долгожданный силуэт десантного корабля класса «Шершень», медленно и грациозно спускающегося и палящего из турели.

Снова ненадолго вырубаюсь. Чувствую, что отрываюсь от земли. Совсем рядом со мной разговаривают люди, но звук доносится как будто из-за кирпичной стены, и я даже не пытаюсь разобрать слов. Меня снова кладут на твердую поверхность, в боку вспыхивает боль. Я корчусь, но меня удерживают сильные руки, а потом в шею втыкается шприц.

И все вокруг стихает.

В детстве мне часто снилось, что я падаю с большой высоты. Самым страшным во сне было ощущение невесомости после шага в бездну – секунда, в которую я осознавал, что сейчас упаду, и желудок пытался взлететь у меня внутри. Сон всегда был таким правдоподобным, что каждый раз я принимал его за чистую монету и был перепуган до смерти, приближаясь к земле, потому что верил, что моя жизнь подходит к концу.

Я всегда просыпался перед ударом о землю, но в каком-то смысле мой разум сотни раз проживал эти последние моменты. Я помню, что каждый раз чувствовал сожаление – о том, что сделал или не сделал, и обо всем том, что так и не испытал. Иногда я думал о матери и о том, что ее безрадостную жизнь отяготит еще и скорбь о ребенке, которого она пережила.

На этот раз сон изменился. Я ступаю через край, одетый в боевую броню, с винтовкой в руках, и прекрасно понимаю, что сплю. Но ощущение невесомости остается, как и ужас, охватывающий меня, пока мое тело несется во тьму.