Трижды пестрый кот мяукнул - Алан Брэдли

Должно быть, собаки по всей округе навострили уши.

Тем временем мисс Лавиния дирижировала обеими руками, наслаждаясь моментом, и я засомневалась, что у мисс Аурелии действительно проблемы с животом.

Карла была неумолима.

Если уж совсем честно, у нее не такой плохой голос, когда она не пытается завывать.

Согласно обычаю, «Чу, охота!» исполняется без сопровождения, и пока голос Карлы прорезал холодный воздух, члены «Серебряного оркестра» Бишоп-Лейси возились с инструментами, дули на ладони и притоптывали, чтобы согреться.

Среди туристов я заметила лицо Фели.

«Что она здесь делает, – удивилась я, – когда отец так серьезно болен?»

Но потом я подумала: а я здесь что делаю? И простила ее.

Когда Карла наконец допела, раздались робкие аплодисменты, сопровождаемые тяжелыми вздохами облегчения, в числе которых был и мой.

Поворачиваясь направо и налево, Карла и мисс Лавиния раскланялись, подбирая юбки двумя пальцами, скрестив лодыжки и приседая в реверансах, словно парочка соперничающих балерин, которых в десятый раз вызывают на сцену в Королевском оперном театре.

Когда публика разошлась по сторонам, Карла бросилась ко мне, как утопающий к соломинке.

– Хорошая работа, – сказала я.

– О, спасибо! – покраснела она. – Мне так приятно, что я доставила тебе удовольствие.

О-о-о, кто научил ее этим фразам?

– Послушай, – продолжила я, – пока зрители во дворе, я хочу проникнуть в церковь и поближе посмотреть на мизерикордии и горгулий. Пойдешь со мной?

Внутри я легко сменю тему с резьбы по дереву на резчика по дереву и выясню, откуда в спальне мертвеца взялся ее экземпляр «Лошадкиного домика».

– Н-нет, – отказалась она. – Мисс Лавиния говорит, что если я хочу стать поистине великой певицей, я должна смотреть только на красивые вещи.

– И ты так делаешь? – поинтересовалась я. Когда у меня подходящее настроение, я могу быть жестока.

– Большей частью да, – ответила она.

– Скажи мне, помимо прочего, – продолжила я. – Какую самую некрасивую вещь ты видела?

– Я бы не хотела говорить. – Она снова покраснела.

– Ты была когда-нибудь в Стоу-Понтефракте? Или в Торнфильд-Чейзе?

– Мне… мне надо идти. Мисс Лавиния будет…

– Тебе следовало бы, знаешь ли, – договорила я. – Падубы там очень красивые. Они безмерно улучшат твой певческий талант.

Я не смогла удержаться.

Но я могла бы и продолжить. О, и как продолжить.

Вероятно, я проявила излишнюю жестокость по отношению к Карле. Осознав, что я веду себя с ней в точности так же, как Фели и Даффи ведут себя со мной, я прервала разговор и ушла, разочарованная собой.

Даровать другому человеку роскошь сомнения – не так просто, как кажется. На самом деле это означает быть милосердным – а это, как любит говорить викарий, добродетель, которая дается нам труднее всего. Вера и надежда – это проще пареной репы, а вот милосердие – ящик Пандоры: как только поднимаешь крышку, чудовище выпрыгивает из коробки и хватает тебя за шею.

Карла не виновата в том, что она внушает отвращение; просто она такой человек, который вызывает желание тихонько отойти и наблевать в уголке.

Больше всего меня раздражал тот факт, что я не смогла выяснить связь между ней и мистером Сэмбриджем из Торнфильд-Чейза.

По крайней мере пока. Поэтому я и сказала эту колкость насчет падуба. Мне нужно время на размышления.

Устремив взгляд в землю и стараясь казаться невидимой, я приблизилась к западному входу в церковь и ступила на порог. Сунув нос внутрь, я увидела, что там никого нет, кроме Синтии Ричардсон, расставлявшей цветы перед алтарем.

Она кивнула молча и сдержанно, как принято в святых местах. Я знала, что надо оставить ее в покое, пока она сама не решит заговорить, и тихо подошла к хорам.

Да, вот они, ряды мизерикордий – откидных сидений с резными изображениями дьяволят. Их хитрые рожицы все разные и вырезаны с большим вниманием к деталям. Я слышала, в Средние века резчикам по дереву разрешали в завершение длинной работы подшучивать над своими заказчиками и изображать их в карикатурном виде.

Эти сведения я тоже почерпнула из экскурсий викария, которые он летом устраивал в церкви для туристов. Мир может быть очень интересным местом для девушки, у которой ушки на макушке.

Вот монах с лицом гоблина, он корчит рожи, оттягивая уголки глаз указательными пальцами и уголки губ – большими, – в точности как мы делаем за спинами членов семьи. А вот епископ в митре, его глаза – деревянные виноградины вот-вот выскочат из орбит. Вот монах задирает рясу и оглядывается, ухмыляясь, а вот монахиня с птицей на голове.

Все эти фигурки испорчены поколениями мальчиков-хористов, вырезавших свои инициалы ножами или другими острыми предметами, и теперь местами они стали хрупкими, как кружево. Фели однажды сказала мне, что буквы «В. Ш.», нацарапанные на лбу деревянного ангела, согласно преданию, оставил юный Вильям Шекспир, семья которого имела загадочные сельскохозяйственные связи с Бишоп-Лейси.

Неудивительно, что Святому Танкреду требовались услуги резчика по дереву. Как еще можно было исправить следы недавнего вандализма и сохранить (или даже реставрировать) следы вандализма исторического?

Такие мысли одолевали меня, когда я внезапно заметила совсем свежие повреждения на искусной картине, изображавшей явление архангела Гавриила Деве Марии: архангел протягивает изумленной женщине свиток, чертовски напоминающий современную газету. Здесь были нацарапаны буквы «К. Ш. К.» – так недавно, что на дереве еще остались занозы.

Я так удивилась, что нарушила собственный обет молчания.

– Святой Моисей, Синтия! – воскликнула я. – Вы только взгляните!

Синтия подняла глаза, все еще покрасневшие и влажные от простуды, и легко прикоснулась к бархатной шляпке, молча напоминая, что мы в церкви.

– Вы только взгляните на это! – повторила я. – «К. Ш. К.» – Карла Шеррингфорд-Кэмерон!

Синтия взглянула на меня с безмолвной печалью.

– Сколько человек с инициалами К. Ш. К. были здесь в последнее время? – спросила я, дрожа от волнения.

– Жаль, что ты это заметила, Флавия, – ответила она. – Я говорила Дэнвину, что на праздники мы должны чем-то прикрыть эту отметину. Мы надеялись, что мистер Сэмбридж… о боже. Рождество – сущий кошмар. Нет, что я говорю. Просто все эти дополнительные услуги, приходские визиты, продукты для нуждающихся, стирка одежды хористов, полировка меди, о боже мой! Люди не понимают, что даже церковь надо иногда пылесосить.