Самый дождливый октябрь - Ирина Комарова

– Он черную не хочет, говорит, что это мрачно и заронит в формирующуюся нежную душу зерно пессимизма, – равнодушно ответила Наташа. Заказная пантера явно волновала ее гораздо меньше, чем ванночка для голыша.

– Гм. А сколько лет доченьке? – уточнила я.

– Три месяца.

– Ох. – Я поняла, что разговор опять вильнул в сторону. Что со мной сегодня происходит, почему я все время отвлекаюсь? Или это Маша так хитро ведет беседу, все время перескакивая с важных для меня вопросов, на обсуждение игрушек? Я нахмурилась.

– Ладно, заказчик к делу не относится. Рассказывайте дальше.

– Что рассказывать? – не поняла она. – Рабочий день закончился и я пошла домой. Про вечер, что ли, рассказывать?

– А чем вечер хуже дня?

– Не знаю, – она пожала плечами. – В смысле, ничем не хуже, просто я не понимаю. Петра Кирилловича ограбили позавчера утром, при чем здесь вчерашний вечер?

– Давайте я скажу так: вчера произошли некоторые события, которые, возможно, связаны с ограблением. Поэтому нас интересует и вчерашний вечер тоже.

– Но я, действительно, не знаю, что рассказывать. Пришла домой поужинала, с бабушкой поговорила, с мамой. С племянницей поиграла… Кстати, ей мой енот тоже нравится.

– А из дома вы куда-нибудь выходили? Или, может, вам звонил кто-нибудь?

– Нет, не выходила, и не звонил никто. Понимаете, Рита, – Машины щеки снова порозовели, – вам, конечно, трудно в это поверить, но то, что называют личной жизнью, у меня отсутствует. Я ни с кем не встречаюсь, и мне никто не звонит домой, разве что, по работе. У вас таких проблем нет, поэтому вы вряд ли поймете… я бы и рада встречаться с парнями, но как-то все не получается. Не слишком высоко я котируюсь, – она вымучено улыбнулась. – Да и где встречаться? По улицам бродить – возраст не тот, на кафе-рестораны – никаких денег не хватит, а домой… обстановка не способствует.

Я слушала, глядя на Машу во все глаза. Это я-то не поверю? Я не пойму? Это у меня нет таких проблем? Можно подумать, мне, кроме Тамарки, кто-нибудь звонит, да и та, все реже. А парни? Я, что ли у них котируюсь? Ага, то-то Витька Кириллов больше месяца глаз не кажет! И насчет домашней обстановки – у меня, конечно, получше, не будем кривить душой, старые бабушки и малолетние дети, по крайней мере, отсутствуют, но честное слово, мне и мамы с Маринкой хватает, выше крыши! Я уже открыла рот, чтобы объяснить Маше, что она встретила товарища по несчастью, можно сказать, родственную душу, но тут же закрыла его. И посмотрела на девушку с подозрением. Опять? Опять соскальзываем на разговоры очень интересные, но не имеющие ни малейшего отношения к основной теме? Я кашлянула и строго спросила:

– А вчера кто-нибудь из сотрудников при вас разговаривал по телефону?

– Петру Кирилловичу жена звонила, когда я у него была, – Маша немного подумала и добавила: – Еще Варвара с кем-то по телефону разговаривала. Только не помню когда, до обеда, или после. Но разговор был неприятный, ее просто перекосило всю. А больше я никого с телефоном не видела. Я ведь, в основном, здесь сижу.

Дверь приоткрылась и в кабинет заглянула Зинаида Григорьевна.

– Маша, ты что обедать не идешь? А, Рита, вы тоже здесь! Здравствуйте! Присоединяйтесь к нам, у нас сегодня суп с фрикадельками.

– Нет, спасибо, – отказалась я, доставая телефон. – Ниночка, Сан Сергеич уже на месте?

– На месте. И не против с тобой пообщаться, – ответила Нина. – Если ты минут за десять свои дела свернешь, то Гошка может заехать, забрать тебя.

– Очень хорошо! Здесь все равно, перерыв начинается, пусть люди пообедают спокойно. А я пока к вам смотаюсь, – я убрала телефон и улыбнулась Зинаиде Григорьевне: – Надо съездить в офис, начальство хочет на меня посмотреть.

Все-таки, я человек консервативных взглядов и приверженец традиций. Новшества и перемены меня нервируют, а когда все идет привычным, заведенным порядком, то у меня и настроение сразу улучшается. Вот как сейчас – обычное, сто раз мы уже так собирались, совещание: шеф за столом, мы с Гошей на стульях у стены и Нина, прислонившись к дверному косяку, постукивает карандашиком по корешку рабочего блокнота. У нас в руках чашки с горячим кофе, а на столе – тарелка с бутербродами, приготовленными все той ж заботливой Ниночкой, дай ей бог здоровья! Я не буду подробно описывать, как мы, по ходу дела, уничтожали бутерброды, просто имейте в виду: к концу совещания, и тарелка, и чашки, были абсолютно пустыми.

Даже то, что наша секретарша хмуро поглядывает на Гошу, меня не особенно огорчает. Ниночка поймет, что Гошка ничего плохого не хотел, просто пытался, как умеет, защитить ее. И тогда они окончательно помирятся. Хотя, если бы напарник такие фокусы со мной проделывал – прежде чем помириться, стукнула бы его хорошенько. Два раза.

– Рита! – судя по тону, Баринов окликнул меня не в первый раз. – Ты о чем так размечталась? Докладывать будешь или нет?

– Ой! Буду, конечно, а как же!

Я коротко повторила суть разговора с Черниковой и подвела итог:

– По-моему, теперь все встает на свое место. За воровство Валя отсидела и пришла к выводу, что оно себя не оправдывает. А шантаж – дело прибыльное и вероятность угодить в тюрьму, гораздо меньше. Я почти уверена, что к ограблению сейфа Валя отношения не имеет.

– Черникова сказала, что если бы Валя попросила у нее драгоценности и диск, то она сама отдала бы их? – уточнил Гоша.

– С поклоном, – вспомнила я слова Надежды Николаевны. – И на подносе.

– Да, тогда получается, – напарник откинулся на спинку стула, – получается, что Вале, действительно, не было смысла лезть в сейф. И тогда, получается, что ее убили люди, к ограблению отношения не имеющие. То есть, смерть Вали – это просто нелепое совпадение?

– Рит, а сама Черникова Валю убить не могла? – спросила Нина. – Надоело ей платить шантажистке, вот она и воспользовалась случаем. А что? Кругом и так суета и неразбериха, так почему бы к ограблению не добавить еще и убийство? Алиби у нее, как я понимаю, нет?

– Алиби я не проверяла, но насчет убийства, сомневаюсь, – покачала я головой. – Во-первых, именно я сообщила ей новости и видела ее первую реакцию. Или Надежда Николаевна гениальная актриса, или она ничего не знала.

– Положим, то что она гениальная актриса ты тоже со счетов не сбрасывай, – вставил шеф.

– Даже если и так. Тогда у нее еще есть гениальный драматург, который написал ей текст этой сцены. Говорю вам, когда я сказала Черниковой о смерти Вали, она держалась безупречно правдиво. Сначала недоумение, потом проблеск надежды – неужели такое может быть – и, огромное, прямо-таки, бесконечное облегчение.

– А потом что? – заинтересовался Гоша. – Обычно, в таких случаях женщины начинают плакать.

– Слезинки не проронила, – заверила я напарника. – Достала бутылку водки и, при мне, почти половину выпила. Помянула покойницу.