Последний свидетель. История человека, пережившего три концлагеря и крупнейшее кораблекрушение Второй мировой - Фрэнк Краке

ему конец. В бараке он сначала все тщательно проверил, чтобы убедиться, что никого рядом нет. Он достал ложку, которую заострил еще в мастерской, быстро вскрыл банки – оказалось, это тушенка. Вим опустошил банки в мгновение ока и припрятал под курткой. Теперь от них надо избавиться.

За большими каменными бараками стоял мусорный бак – большая бочка из-под машинного масла. Он прошел мимо, чтобы убедиться, что его никто не видит. Через мгновение обе банки уже валялись в мусоре. В приподнятом настроении он отправился на временное футбольное поле, где зрители с энтузиазмом поддерживали свои команды. Охранники стояли в нескольких метрах позади, положив руки на автоматы. Вим сел на ступеньки у входа в свой барак, с наслаждением переваривая пищу. Он огляделся вокруг. Только сейчас он заметил, что не видит ни одной птицы. Очень странно. Он провел в лагере почти два месяца и только сейчас понял, что за это время не видел ни одного живого существа, кроме немецких овчарок. Ни сверчков, ни мышей, ни насекомых, ни птиц. Все, что двигалось, ловили и поедали заключенные, но птицы явно чувствовали, что для них ни в лагере, ни в воздухе над ним ничего нет. Может быть, они чувствовали запах крематория?

Поодаль за столом сидели заключенные, которые соскребали что-то с бутербродов и кидали на землю. У всех них были фиолетовые треугольники на одежде. Выкидывать еду в лагере было неслыханно, и Вим заинтересовался. Он подошел, с ним поздоровались, кто-то спросил его имя и пригласил за стол. Его спросили, как давно он в лагере, и Вим в нескольких словах описал им все, что он пережил.

– Почему вы выбрасываете еду на землю? – спросил он. – Это же можно есть, верно?

– Это кровяная колбаса, – ответил тот, кто его пригласил. – Наша вера не позволяет есть то, в чем есть кровь. Мы Bibelforscher, свидетели Иеговы.

– Нельзя так поступать с едой, – сказал Вим. – Заключенные убить готовы за это.

Проходящий мимо русский уже подобрал колбасу и отправил ее в рот.

– Вы поэтому носите фиолетовые треугольники? И поэтому вас отправили в лагерь?

– Меня забрали два года назад, но некоторых из моих немецких братьев посадили еще до войны. Они были в разных лагерях. Мы ощущаем свою связь с Богом и не подчиняемся приказам, которые противоречат заповедям. Нет никого выше Бога, и поэтому мы никогда не подчинимся Гитлеру и нацистской партии. Мои братья отказываются выполнять гитлеровское приветствие и отказываются служить в армии, как и тысячи других. Вот почему значительную часть нашей общины арестовали и бросили в концлагеря. Мы помогаем друг другу и другим узникам – это велит нам наша непоколебимая вера в Бога. А ты верующий?

– Я верю в еду, – ответил Вим. – Если у вас появится кровяная колбаса, дайте мне знать.

И все же он разговорился с этими людьми. Любопытство победило отсутствие интереса к вопросам веры.

– В какой же вы команде?

– В разных. У нас есть Funktionshäftlinge в администрации, а один из нас работает в доме Паули.

Комендант лагеря с пятью детьми и свояченицей жил в доме, расположенном между фабрикой «Вальтер» и портом.

– Им известно, что мы никогда не причиним вреда человеку, кем бы он ни был, – сказал собеседник Вима. – Так заповедано в Библии. Мы с этими братьями работаем в команде «Ангора».

– Команда «Ангора»? Это страна такая или что?

Братья расхохотались над таким невежеством.

– Ты правда не знаешь? Мы работаем здесь, за кухней, рядом со сторожевыми вышками.

Между двух бараков Вим мог разглядеть угол здания, на которое указывал его собеседник.

– Это кроличья ферма. Тут почти две тысячи ангорских кроликов. Они дают отличную шерсть – ее используют для курток пилотов.

На мгновение Вим утратил дар речи. Они получили жалкую сигарету на Рождество, а совсем рядом с лагерной кухней живут тысячи кроликов.

– Мы никогда не берем чужого. Никогда, – сказал свидетель Иеговы, словно поняв, о чем Вим думает.

Вим латал велосипедную шину для эсэсовца, который громко ругался в гараже. Капо отправил его к Виму, а тот отлично умел латать шины – ему не раз приходилось делать это в мирной жизни. Он лично отвез велосипед к большому бараку, расположенному в пятистах метрах от гаражей. Когда он возвращался, в бараке для привилегированных заключенных открылось маленькое окошко. Заключенный высунул голову и тихо, но отчетливо, чтобы Вим услышал, сказал:

– Эй, голландец!

Через колючую проволоку он протянул Виму миску с пудингом. Вим порадовался, что у него всегда при себе ложка. Он как раз доедал пудинг, когда меньше чем в десяти метрах от него появился охранник с овчаркой. Вим сделал вид, что не видит его, и ему повезло. Охранник прошел мимо и скрылся из виду. Вим вздохнул с облегчением.

Он постучал в окно и вернул пустую миску заключенному, на красном треугольнике которого тоже была буква «Н».

По оценке Вима, он весил около тридцати пяти килограммов. Работая в гараже, он немного набрал вес и чувствовал себя гораздо лучше, чем в Schonungskommando.

В лагерь доставили около сотни голландцев из провинций Гронинген и Фрисландия. У многих были повязки Torsperre, означавшие смертный приговор. Их держали отдельно от других заключенных. Каждый день Вим разговаривал с ними и иногда даже прихватывал им несколько кусков хлеба. Знали ли они, что их ожидает? Никто не проявлял беспокойства по поводу своих повязок, и он решил их не тревожить.

Однажды все заключенные с повязками пропали. По лагерю ходили ужасные слухи, но никто ничего не знал точно. Кто-то говорил, что их отправили на внешние работы, другие твердили, что их всех убили.

После вечерней поверки Вим наконец узнал, что произошло. В его бараке неподалеку от него спал голландец из трупной команды. Прошлой ночью его вызвали на ночную смену. Узников с повязками группами по семь отправляли в тюремный карцер. Обычно узников запирали в камерах метр на три и держали там несколько дней, а то и несколько недель.

Чтобы попасть туда, нужно было войти в дверь сбоку здания. Узкий длинный коридор вел к камерам. На потолке были семь балок. Узников сначала заставили раздеться, потом связали им руки за спиной. На шеи им накинули петли и перекинули через балку. А потом их стали подтягивать, медленно душа. Казнью командовал оберштурмфюрер СС Туманн. Своим помощникам он велел покурить на улице. Через десять минут они пришли посмотреть на результаты работы. Трупной команде пришлось вытаскивать трупы из петель и везти тела в крематорий, где Ляйхен Хейни уже разжег обе печи. Этого жирного борова ничего не трогало.

Прежде чем отправить трупы в печь, нужно было сначала вырвать все золотые зубы и написать номера с их одежды на лбах. Все следовало делать очень быстро, до подхода следующей семерки заключенных.

Вим неделю не мог успокоиться. У него перед глазами стояло лицо человека из Гронингена, кому он только вечером принес два куска хлеба, не зная, что это будет его последняя трапеза. Произошедшее еще более укрепило в нем стремление выжить, чтобы после освобождения рассказать об этом всем в Нидерландах.

Прошло еще пара дней, и произошло нечто такое, что отвлекло Вима от его мыслей. Вместе с гаражным капо он шел на кухню забрать старые мешки от картошки – на них лежали механики, работая под днищами грузовиков. Они проходили мимо закрытого барака. Вим думал, что этот барак не используется, потому что никогда никого там не видел. Когда они проходили мимо, дверь распахнулась, и симпатичная молодая девушка помахала капо рукой.

Женщина – женщина в концлагере! Вим даже зажмурился. Неужели он правда это видел? Этого же не может быть, верно? Но капо вел себя так, словно ничего необычного не случилось, и шагал дальше.

Вим спросил об этом более опытных заключенных. Они сказали, что это бордель, Puff. Там держали десяток женщин, проституток. Эта «профессия» в Германии считалась асоциальной, и женщин отправили в концлагеря, пометив черными треугольниками. Этих девушек привезли из других лагерей, в том числе из Равенсбрюка, расположенного севернее Берлина, на границе с Польшей. Им сказали, что, отработав в лагерном борделе шесть месяцев, они получат свободу. Им тут жилось неплохо. Собственная кухня, больше удобств, чем в обычных