Песня мертвых птиц - Вячеслав Прах

Я отправил брату письмо по нашему старому адресу, я был уверен, что он живет в материнском доме. Знаете, мы выросли без отца, и для нас мать была – и плеть, и икона.

Я отправил ему письмо с просьбой приехать ко мне в приют для душевнобольных, так как я давно его не видел, и очень хотелось обнять родную кровь. Он приехал в тот же день, как получил мое письмо. Я впустил его в свою палату, напоил чаем, рассказал о своей «болезни», проявил свой актерский талант и перед ним, а как иначе. Я не мог допустить, чтобы он узнал, кем я стал.

Ибо о моем становлении я не могу говорить открыто, хоть мое имя звучит достаточно громко. Приходится маскироваться, директор, быть постоянно тем, кем меня хотело бы увидеть общество. Но не собой!

Он раскатал свой рукав во время разговора, и я увидел его порезы. Это было больно видеть, директор. Нет, я не стану сейчас оправдываться перед вами за то, что я его убил. Поймите меня правильно! Я просто скажу вам, что мне было больно видеть, как моя копия, человек, с которым я спал в одной кровати двенадцать лет, распоряжается своей жизнью.

Он резал руки, потому что хотел умереть, он резал их правильно, директор. В его жизни не было человека, для которого можно резать вены неправильно. Это огорчало больше всего! Когда я у него спросил о его руках, он ответил мне, что не хочет больше жить. Знаете, армия ему не помогла, скорее всего, там над ним издевались, потому что человек, сидевший передо мной, был сломлен.

Вот кому нужна была палата Эриха Бэля на самом деле. И в этот момент в мою голову пришла идея. Оставить его у себя, так как все равно нас бы не отличили, только по голосу и по общему самочувствию. Уже тогда, предлагая ему остаться в моей палате до утра и полежать здесь вместо меня несколько месяцев, а может быть, и лет, если понадобится, я прекрасно знал, что вскоре убью его. Я знал, что покину свой родной город, не имея на земле никого.

Небо, оно везде, откуда смотрят скорбящие глаза.

Моему брату было не важно – жить за забором или здесь. Когда не имеешь в жизни ни любви, ни цели – смерть поджидает за каждым углом. Я оставил его до утра, он лежал под моей кроватью на полу и всю ночь курил свои дешевые сигареты, которые я терпеть не мог. У него была привычка, а у меня – отвращение к его привычке. Так мы с ним провели целую ночь.

Утром я переодел брата в свою одежду. Кстати, доктора могли заметить его рваные кроссовки, которых у Эриха Бэля никогда ранее не было. Я предложил ему поменяться обувью. Но размер его ноги оказался слишком мал для меня, и я не мог уйти в его кроссовках.

Поэтому я ушел из больницы в своей обуви, спокойно миновав пост дежурного врача, так как я в этой больнице – не посторонний человек, а Эрих Бэль, которого все знают. Главное, чтобы нас не увидели с братом вместе.

Все, я больше не стану томить вас своим рассказом о брате. Я его убил через несколько дней после того, как он стал Эрихом Бэлем. Перед его убийством я случайно встретил в городе свою бывшую одноклассницу, которую не видел уже десяток лет. И эта встреча была мне на руку, так как это была не просто старая школьная подруга, с которой можно было поговорить о былом, а еще и дочь главврача психиатрической больницы доктора Стенли. Молодая мисс Стенли, которая когда-то была выше меня на две головы. И, конечно же, директор, после моего заявления вы установите мою подлинную личность, то имя, которое написано у меня в паспорте, но если вы хотите спасти двух совершенно невинных и прекрасных женщин, то не станете его разглашать.

Знаете, директор, я снова позволю себе ненадолго отклониться от своего рассказа. Я люблю за вами наблюдать! Особенно сейчас, когда вы – не какой-то там врач, а директор. Когда вы – не просто выскочка, который умеет лечить пациентов их же болезнями, а подлинный специалист по человеческой душе. Для которого своя душа – потемки, а самая главная женщина в жизни – тишина.

Ваше выражение “песня мертвых птиц” я помню еще с юных лет, когда вы были молодым врачом, а я – вашим пациентом. Вы обязательно вспомните меня, когда возьмете в руки альбом класса мисс Стенли, но это будет позже, а сейчас вернемся к моему рассказу.

Я похитил кареглазую мисс Стенли, которая похорошела за этот десяток лет до неузнаваемости. И я похорошел, а потому мне удалось похитить ее по ее же собственной воле. Так сказать, поговорить о былом с той, с кем не было никогда былого. Но тем не менее она была согласна провести со мной и вечер, и ночь, и я оставил ее у себя. В том пустом материнском доме, стены которого напоминали мне о детстве. О матери. О брате. Я брата начал причислять к мертвым с того дня, как увидел его руки. Но не думайте, директор, что вы теперь знаете, где искать девушек. Их там нет! Конечно же, вы лично обыщете дом, в котором я делал когда-то свои первые шаги. Вы побываете в моем детстве, но в этих стенах вы никого из живых не найдете. И мисс Стенли, и мисс Лора уже давно в другом месте, и они даже неплохо ладят между собой, когда бодрствуют, но большую часть времени они спят. Не самое вредное вещество они пьют по моей воле, но оно помогает им выжить.

Бодрствовать – это значит пытаться меня победить. Сон – это их защита, директор. Они прекрасны, я ни одну из них еще не целовал.

Теперь вы понимаете, как мне удалось уговорить доктора Стенли написать предсмертное письмо для моего брата. Не будьте строги, пожалуйста, со стариком. Ему уже много лет, и его сердце переполнено любовью к похищенной дочери.

От переизбытка любви сердца реже останавливаются, чем от ее дефицита. Но останавливаются, имейте это в виду!

Я писал жалкому старику письма и подсовывал их под его дверь. Если бы меня кто-то заметил, то в глазах окружающих я был – Эрих Бэль.

Доктор Стенли охотно оставил в назначенном месте большую связку ключей, с которых я сделал дубликаты. Я передвигался по больнице как пациент, когда был жив мой брат.

Я мог войти в любую дверь благодаря связке ключей, которая была всегда со мной. Но когда я выбросил в окно своего брата, я стал передвигаться по больнице только ночью. И если бы меня кто увидел, то они бы увидели призрак, а не убийцу Эриха Бэля.

И после этого вы скажете мне, что мертвые птицы не поют свои песни?

А теперь перейдем к главному. Моей основной целью было не похищение мисс Лоры, хоть это было очень тяжело осуществить. Я пронес ее на руках в полной тьме, заранее обесточив все здание, и лишь когда она без сознания осталась ждать меня в машине, я включил свет и покинул больницу. Меня никто не заметил, хотя я проходил мимо многих людей, которые не видели ничего перед собой. Я тоже ничего не видел, а только знал, куда нужно идти. Вот и все!

Еще поначалу было сложно вдыхать сигаретный дым. Но со временем курение перестало вызывать рвоту, только неуважение к себе. К счастью, я больше не заложник этой пагубной роли.

А моя главная цель – это вы, директор. Вы – тот, кого газетчики когда-то окрестили человеком, залезающим в шкуру льва, чтобы его вылечить.

И в мою шкуру вы когда-то тоже залезли – когда я еще был львенком. Весь этот спектакль абсурда был всего лишь для одного зрителя.