Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры - Дмитрий Шерих

Разумеется, шли в ход и более традиционные меры борьбы с эпидемией. Подтверждалось уже заявленное два года назад: «в отношении лечения лиц, подвергшихся приступам холеры, было принято за общее правило заболевающих помещать немедленно в больницы, допуская пользование на дому лишь в исключительных случаях, при соблюдении особых предосторожностей и под надзором санитарного врача».

В городских больницах для холерных больных, как и прежде, отводились изолированные палаты; «кроме того, были приняты меры к освобождению общих больниц от хроников, с целью предоставить их места холерным больным». Вещи заболевших обеззараживались в дезинфекционных камерах; «экипажи, в которых доставлялись холерные больные в больницы, выпускались в город не иначе, как после тщательной дезинфекции их». Дезинфекция осуществлялась и в квартирах, где жили заболевшие.

Непременные санитарные отряды осматривали городские дома и торгово-промышленные предприятия, составляли протоколы о замеченных нарушениях, требовали их исправления.

Так или иначе, принятые меры дали результат: в августе число заболевших составило 747, в сентябре – 120, в октябре – 12. В целом же эпидемия оказалась самой сильной за последние годы: в медицинской статистике отмечен 4201 случай болезни, а число умерших составило 2288 человек – больше 56 %, процент заметно выше, чем в 1892 и 1893 годах, – отчего в отчете градоначальника фон Валя особо говорилось о «нарастающей интенсивности свирепствующей эпидемии».

В этом же отчете, кстати, отмечалось с некоторой меланхолией, что «при отсутствии положительных научных указаний на ближайшие причины возникновения холеры и невозможности, поэтому, воздействовать на них непосредственно», отчего, мол, меры борьбы с эпидемией «были, главнейшим образом, направлены на улучшение общих санитарных условий города».

Вроде бы уже и выяснены механизмы распространения холеры, и правильные действия предпринимала городская власть для борьбы с эпидемией, а вот поди ж ты: все равно не были уверены, что открытиям Роберта Коха можно полностью доверять.

Наконец, год 1895-й. В этом году эпидемия оказалась сравнительно невелика по масштабам, настоящий холерный хвост: 5 случаев заболевания в январе, по 52 в феврале и марте, 41 – в апреле, 64 – в мае, 35 – в июне, 18 – в июле, 14 – в августе, 28 – в сентябре. В октябре начался всплеск заболеваемости, однако уже скоро он пошел на спад – и новый столичный градоначальник Николай Васильевич Клейгельс констатировал в своем официальном годовом отчете: «Незначительна была вспышка холеры, проявившаяся в октябре месяце и вскоре потухшая, ограничившись всего 288 жертвами (против 2640 в 1894 году)».

Историк и публицист Павел Николаевич Ардашев эмоционально писал в дневнике 30 октября 1895 года: «В Петербурге появилась холера, хотя, в сущности, и без нее тошно так, что холера не производит никакого впечатления. По-моему, одна петербургская погода октябрьская стоит не одной холеры. Ничего подобного я еще не видывал. Какая-то мразь невыносимая висит в воздухе, от которой с непривычки просто задыхаешься, да и тьма кромешная царит весь день. Освещение в магазинах прекращается иногда только в 10 часов утра и снова зажигается в 2 часа, а в промежутке какие-то сумерки, мгла беспросветная, полярная ночь что ли. У окна с трудом читать можно. Просто заживо дохнешь, заживо чувствуешь себя в могиле. Что уж тут холера…»

Общее количество заболевших в тот год составило, по официальной статистике Городского общественного управления, 417 человек, умерших – 205 человек. Окончание этой эпидемии произошло уже в следующем году, 11 февраля 1896-го.

Отдельные случаи заболеваний случались и после этого. «Через 8 мес. после 11 февраля 1896 г., а именно 11.X, в то время, когда вся Россия была свободна от холеры, в одну из петербургских больниц поступил и умер единственный больной» (цитата из работы выдающегося бактериолога академика Даниила Кирилловича Заболотного).

Навязчивая это была азиатская гостья – холера.

Знающий читатель, ознакомившись с предыдущей главой, наверняка захочет спросить: а где же история болезни и смерти Петра Ильича Чайковского? Или автор все-таки согласен с мнением о том, что великий композитор умер не от холеры, и что причиной его ухода из жизни стало само убийство?

Что ж, есть такая точка зрения. Но она многократно и аргументированно развенчана. Холера была, именно холера. Со всеми ее клиническими особенностями.

Впрочем, разложим все по дням.

20 октября 1893 года, поход с друзьями в Александринский театр, а затем ужин в популярном ресторане Лейнера на Невском проспекте, 18. Некоторые мемуаристы пишут, что Петр Ильич был в тот вечер совершенно здоров, но народный артист СССР Юрий Михайлович Юрьев свидетельствует о другом: «Петр Ильич чувствовал легкое недомогание, жаловался на желудок, отказывался от тяжелых блюд. Он ограничивался устрицами и запивал шабли. Но никто не придавал его нездоровью серьезного значения, да и сам он не так чтоб уж очень жаловался, скорее был в хорошем расположении духа: был разговорчив, шутил».

Читатель помнит про «предвестники» холеры? Про то, как неважно чувствовал себя за несколько дней до заболевания Петр Петрович Пекарский? Очевидно, в тот вечер Чайковский уже носил в себе роковую холерную «запятую», а последовавшие события сделали болезнь из легкой – страшной.

Петр Ильич Чайковский

Какие события?

Прежде всего тот стакан сырой воды, который Чайковский выпил в ресторане. Не все мемуаристы упоминают про этот стакан, но воспоминания Юрия Львовича Давыдова, племянника композитора, весьма убедительны и детальны: «Окончив заказ, Петр Ильич обратился к слуге и попросил принести ему стакан воды. Через несколько минут слуга возвратился и доложил, что переваренной воды нет. Тогда Петр Ильич, с некоторой досадой в голосе, раздраженно сказал: „Так дайте сырой и похолоднее“. Все стали его отговаривать пить сырую воду, учитывая холерную эпидемию в городе, но Петр Ильич сказал, что это предрассудки, в которые он не верит. Слуга пошел исполнять его распоряжение. В эту минуту дверь отворилась, и в кабинет вошел Модест Ильич, сопровождаемый артистом Ю.М. Юрьевым, с возгласом: „Ага, какой я догадливый! Проходя, зашел спросить, не тут ли вы“, – „А где же нам быть еще?“ – ответил Петр Ильич. Почти следом за Модестом Ильичом вошел слуга, неся на подносике стакан воды. Узнав, в чем дело и в чем состоял продолжавшийся с Петром Ильичом спор, Модест Ильич не на шутку рассердился на брата и воскликнул: „Я тебе категорически запрещаю пить сырую воду!“ Смеясь, Петр Ильич вскочил и пошел навстречу слуге, а за ним бросился Модест Ильич. Но Петр Ильич опередил его и, отстранив брата локтем, успел залпом выпить роковой стакан».

Потом было утро 21 октября – и еще два совершенных Петром Ильичом рискованных поступка, о которых на сей раз вспоминает брат композитора Модест Ильич: «Во время завтрака у него не было отвращения к пище. Он сидел с нами и не кушал, казалось, только потому, что сознавал, что это будет вредно. Тут же он сообщил нам, что вместо касторового масла он принял воды Гуниади. Мне кажется, что этот завтрак имеет фатальное значение, потому что именно во время разговора о принятом лекарстве он налил стакан воды и отпил от него. Вода была сырая. Мы все были испуганы: он один отнесся к этому равнодушно и успокаивал нас».