Настоящее прошлое. Крушение империи - Роман Злотников

Впрочем, если честно, дело было не только в нарушении моих планов. В этой ситуации меня больше всего бесило то, что предъявленные мне обвинения были откровенной ложью. Поскольку, в отличие от многих моих молодых современников, у меня-то как раз никакого преклонения перед «Западом» не было. Я не фанател от The Beatles, не восхищался Ричи Блекмором, не оргазмировал на джинсы и жвачку. Слушал – да. Покупал и носил – тоже да. Удобно же… но в отличие от множества детишек партийных боссов или иных представителей советской элиты, в среде которых, кстати, и появилось слово «совок», ставшее столь популярным куда позднее, это не было для меня знаком презрения к собственной стране или отличительным признаком принадлежности к некоему закрытому миру «элиты», которой доступно нечто, недоступное «быдлу». Для меня же это было просто приятной музыкой и одеждой, которую удобно носить. И когда мы натыкались в магазинах на нечто подобное советского производства – мы с Аленкой с удовольствием это покупали… Нет, в прошлой жизни был у меня некоторый период очарования Европой и Америкой, продлившийся лет шесть-семь. Но как только я начал путешествовать по миру – все это очарование довольно быстро развеялось. Потому как очень верно сказано в одном анекдоте: «Нехрен путать туризм с эмиграцией!» И хотя мы с моей любимой в эмиграции никогда не были, но «пожить» в какой-нибудь стране устраивали себе частенько. А в нашей любимой Греции и вообще регулярно. Иначе как по-настоящему узнать мир? Из окна туристического автобуса? Три раза «ха-ха»! Это, конечно, лучше, чем ничего, но точно не про «узнавание». Тем более что для меня подобные «пожить» были полезны и необходимы и в профессиональной области. Потому что полученные в процессе этого знания и впечатления я потом использовал в своих книгах… Хотя понятно, что у нас тоже был, так сказать, вариант «лайт». То есть без необходимости зарабатывать деньги и оплачивать большинство налогов в стране пребывания, пользоваться ее медициной, социальным обеспечением и так далее. Но и он очень быстро прочищал мозги и рождал понимание, что везде свои проблемы. И в Европе их также до хрена. Пусть и не всегда таких, как в России, но вот точно не менее напряжных. А уж когда наша страна начала обустраиваться и подниматься – появилась и законная гордость за нее. Нет, не за военную силу – то есть новые и модернизированные танки, самолеты и ракеты с подводными лодками. И не за какую-то «особенную духовность». «Проживание» за границей быстро дало понять, что на свою собственную особенную «духовность» претендуют все – от «богоспасаемых» и позиционирующих себя как избранный Богом «сияющий град на холме» США и до англичан, французов, армян, гордящихся тем, что они считают себя первым в мире христианским государством, а также болгар с румынами и албанцами. У всех, как выясняется, едва только цепляешься с кем-то из аборигенов языками, великой истории с неизбывной высокой духовностью хоть жопой жуй. Даже если сейчас они – самая что ни на есть отстойная задница мира… А за то, что Россия, сначала рухнув, а потом дебильно протупив все девяностые, в какой-то момент встала, отряхнулась и начала стремительно превращаться во вполне себе обустроенную и комфортную для жизни этакую среднеевропейскую страну. Причем почти без идиотских европейско-американских «затупов», в которые скатилась западная цивилизация в начале и середине двадцатых. В России стало приятно жить. И это «приятно» ощущалось всем организмом – от желудка до пятой точки, которая перемещалась по новым и хорошо отремонтированным российским дорогам, начавшим появляться в стране как грибы уже с десятых годов. А то и раньше. Ну если считать за старт этого процесса лужковскую реконструкцию МКАД… Ну а теперь, поскольку я знал, как оно все будет развиваться и чем в конце концов закончится, никакого очарования Западом у меня в принципе случиться не могло…

Теоретически можно было забить. В конце концов, даже в самом худшем случае потерпеть предстояло года два, максимум три. Горбачев уже генсек, так что процесс деградации КПСС вовсю набирает обороты. Да что там – через три-четыре года сам факт «преследования со стороны партийных органов», наоборот, будет, считай, медалью пополам с индульгенцией. Что же касается жизни в сельской местности – тоже не катастрофа. Люди же там живут. Вот и мы поживем. Заодно получим новый опыт. Рожать же моя любимая поедет домой. К маме. А там у нас роддом вполне себе хороший. Она в прошлой жизни именно в нем обоих наших малышей и родила… Но я решил все-таки попытаться потрепыхаться. Тем более что на только что прошедшем XXVII съезде КПСС уже прозвучали слова «гласность» и «перестройка». Так что, как говорится, «ударим автопробегом по бесхозяйственности и разгильдяйству». Сами кашу заварили – ешьте теперь, не подавитесь…

Начал я с того, что пошел к декану и взял у него характеристику, особенно не углубляясь в то, зачем она мне нужна. Так что характеристику мне дали – хоть в генсеки выбирай! После этого я поймал нашего факультетского парторга, с которым у меня были хоть и шапочные, но вполне неплохие отношения. Он у нас был выходцем из, так сказать, рабочей аристократии – начинал на Кировском заводе, а сошлись мы на том, что он тоже проходил срочную в ВДВ. Причем в моей же дивизии. Да еще и так же, как и я, некоторым образом оказался крестником Маргелова, которого бесконечно уважал. Ибо служил в 76-й гвардейской Черниговской Краснознаменной воздушно-десантной дивизии как раз в тот момент, когда ею командовал Василий Филиппович… Выслушав меня, он задумался, завел меня в свой кабинет и заявил:

– Посиди тут – я пару звонков сделаю.

Я присел на диванчик и замер. Парторг набрал номер, быстро изложил абоненту мою проблему, после чего долго слушал. Потом сказал:

– Добро́, – и положил трубку, сразу же начав набирать следующий номер…

Через полчаса он наконец окончательно положил трубку и покачал головой.

– Хм, судя по всему – это какая-то их местная инициатива. В райкоме никто ничего не знает. Горком тоже не в курсе, – он помолчал, потом внезапно спросил: – А ты характеристику-то взял?

– Да, только что. Вот, декан подписал…

– Да я не про эту, а про ту, что из дивизии. Ее взял?

– М-м-м… нет, – удивился я. – А кто мне ее даст? Я ж три с лишним года как уволился уже.

– Дадут, – рубанул он ладонью воздух. – Я сейчас в дивизию позвоню. Так что завтра с утра дуй на вокзал и езжай в Псков. И не волнуйся. Десант своих не бросает. Я на твое заседание сам подъеду. И не один…

Заседание парткома началось довольно уныло. Меня вызвали к столу, за которым сидели пять человек, сверливших меня строгими взглядами, затем было зачитано письмо, после которого слово предоставили главному инициатору. Но не успел он раскрыть рот, как дверь кабинета, в котором проходило заседание парткома, распахнулась, и в кабинет ввалились парторг нашего факультета и еще человек шесть, среди которых я с удивлением узнал своего замполита и бывшего начальника полиотдела нашей дивизии.

– Товарищи, товарищи… – вскинулся секретарь парткома, – что такое? Кто вы такие? По какому праву…

– По праву членов партии, работавших и служивших вместе с тем, кого вы тут сегодня мурыжите, и знающих его куда лучше вас, – веско рубанул наш парторг, бесцеремонно подходя к столу и устраиваясь за ним. – Пришли вот послушать, что вы имеете против нашего товарища. Или вы тут опять собираетесь втихаря, по углам, свои делишки обделывать? И решения съезда о развитии гласности вас не касаются?