Черная камея - Энн Райс

Вслед за этим у меня сохранился ряд воспоминаний о наших сГоблином играх в моей комнате. Счастливые, счастливые минуты. Мы играли вкубики, к которым прилагался превосходный набор колонн и арок, строили здания,смутно напоминавшие классические, а затем их разрушали. Для разрушения стен унас был отличный арсенал маленьких пожарных машин и автомобильчиков, но иногдамы действовали просто руками или ногами.

Поначалу у Гоблина не было сил действовать самостоятельно,он обрел их позднее, а до того пользовался моей левой рукой, чтобы ударить постене или направить на нашу чудесную конструкцию пожарную машину. После каждогоразрушения он улыбался и, оторвавшись от меня, принимался танцевать.

Я отлично помню эти комнаты. Маленькая Ида, мать Жасмин,спала на большой кровати рядом со мной, так как я уже не помещался в колыбели,и Гоблин спал вместе с нами. А эта комната служила игровой, и здесь было полновсевозможных игрушек.

Я легко находил общий язык с Гоблином, поэтому у него небыло причин подличать.

Постепенно, несмотря на мой юный возраст, я начал понимать,что Гоблин не желает делить меня с остальным миром и что он счастлив истановится сильнее, только когда единолично владеет моим вниманием.

Гоблин не хотел даже, чтобы я играл на губной гармошке,потому что в эти минуты я не принадлежал ему безраздельно, хотя он любилтанцевать под звуки радио или под пение женщин в кухне. В такие минуты онзаставлял меня смеяться или танцевать вместе с ним. Но стоило мне взяться загубную гармошку, особенно в компании с Папашкой, как я оказывался в другоммире.

Разумеется, я быстро смекнул, как выйти из положения: началиграть на гармонике специально для Гоблина, кивая и подмигивая ему (я оченьрано научился подмигивать, причем обоими глазами порознь), пока он танцевал. Сгодами он смирился с моим увлечением.

Почти всегда Гоблин получал то, что хотел. У нас здесь стоялстол для рисования. Я позволял ему руководить мною, и он водил своей правойрукой мою левую. Но у него получались одни каракули, тогда как я хотел рисоватьфигурки из палочек и кружочков или просто рожицы с кругляшками глаз. Я учил его,как рисовать фигурки из палочек и овалов (Маленькая Ида называла их яичнымичеловечками) и сады с большими круглыми цветами, которые мне очень нравились.

Именно за этим детским столиком он впервые продемонстрировалмне свой слабый голосок. Никто, кроме меня, не мог его услышать, а я уловилслова как обрывки какой-то мысли, вспыхнувшей на секунду у меня в голове. Яобращался к нему нормальным голосом, но иногда шепотом, переходящим вбормотание. Помню, Маленькая Ида и Большая Рамона без конца переспрашивали, чтоя сказал, и заставляли меня говорить правильно.

Иногда, когда мы сидели с Гоблином в кухне и я разговаривалс ним, Папашка или Милочка задавали мне те же вопросы: что, ради всего святого,я там бормочу, разве я не знаю, как нужно правильно говорить, и не буду ли янастолько любезен, чтобы произносить слова целиком, потому как я прекрасно умеюэто делать?

Я убедил Гоблина, что придется с этим смириться и общатьсяпри помощи целых слов, но он по-прежнему прибегал к телепатическим обрывкам и,окончательно расстроившись, вообще отказался от такого способа разговаривать.Он вернулся к прежней привычке, только когда я стал Охотником за Кровью иначались его нападения. Даже сейчас, как тебе известно, я воспринимаю его фразыбудто в полуобморочном состоянии, и слова лишь небольшая часть этоговосприятия.

Но вернемся к его раннему развитию. Он научился кивать иликачать отрицательно головой в ответ на мои вопросы, а еще посылать мне безумныеулыбки, когда я говорил или делал то, что ему нравилось. Являясь передо мнойкаждый день, он поначалу не казался бестелесным созданием и лишь с течениемвремени становился полупрозрачным. Я каждый раз ощущал, что он где-то рядом,даже если он оставался невидимым, а ночью чувствовал его объятия – это былоочень легкое, но явственное ощущение, которое до этого момента я даже непытался кому-либо описать.

Будет справедливым заметить, что в те минуты, когда Гоблинне строил рожи и не прыгал по комнате, он окружал меня всепоглощающей любовью.Возможно, она была сильнее, когда он оставался невидимым, но, если он за весьдень или ночь ни разу не появлялся передо мной хотя бы на короткое время, яплакал от горя.

Иногда, бегая по траве или качаясь на качелях, подвешенныхна старом дубе возле кладбища, я чувствовал, как он ко мне прижимался, спина кспине, и тогда я говорил с ним не переставая, и мне было все равно, вижу я егоили нет.

Я не уверен, но мне и сейчас кажется, что он всегда меняслушает. Во всяком случае, прежде я думал именно так. Со временем меняетсятолько его сила, с помощью которой он отвечает или является передо мной.

Однажды очень ярким днем я сидел в кухне. Милочка училаменя, как пишутся некоторые слова – "хорошо" и "плохо","весело" и "грустно", а я обучал тому же Гоблина, которыйдержал свою руку на моей. Разумеется, никто не знал, что часть слов в тетрадкенаписана Гоблином, а когда я попытался рассказать об этом, все толькопосмеялись. Все, кроме Папашки, которому Гоблин никогда не нравился и которыйне уставал обеспокоенно твердить: "Не знаю, к чему приведут все этиразговоры о Гоблине".

Несомненно, Пэтси тоже тогда участвовала в моей жизни, но япомню ее, только начиная лет с четырех или пяти. И даже тогда, как мне кажется,я не знал, что она приходится мне матерью. Уверен, она ни разу не поднималасьсюда, в мою комнату, а когда мне случалось видеть ее в кухне, я всякий разбоялся, что вот-вот начнется громкая ссора между нею и Папашкой.

Я любил Папашку, и не без причины, ведь он любил меня.Сколько я его помнил, это был высокий худощавый мужчина с седой шевелюрой,всегда занятый работой – чаще всего он делал что-нибудь руками. Он получилобразование, очень грамотно говорил, как и Милочка, но всегда стремился бытьсельским жителем. И как кухня поглотила Милочку, которая в молодости с успехомдебютировала в светском обществе Нового Орлеана, так ферма полностью завладелаПапашкой.

Журнал регистрации постояльцев Блэквуд-Мэнор Папашка хранилна компьютере в своей комнате. И хотя время от времени он наряжался в белуюрубашку и костюм для проведения экскурсий по дому, эти обязанности неотносились к числу его любимых. Папашка предпочитал ездить по лужайкам на своемлюбимом тракторе-косилке или заниматься любой другой работой на свежем воздухе.