Сожженные девочки - С. Дж. Тюдор

В подвале не так ужасно. Если не считать темноты. И крыс.

Она подумала о своем плане. Плане побега. С тех пор, как они впервые его обсудили, она редко видела Джой. Ее мама делала все, чтобы они не встречались. К тому же теперь два вечера в неделю Джой изучала Библию с новым священником.

Накануне Джой промчалась мимо нее, почти не поздоровавшись. В ней что-то изменилось. Разрумянившиеся щеки. Загадочная улыбка. Мерри беспокоилась. Что происходит? Это из-за священника?

Многие девчонки были в него влюблены. Но Мерри он не нравился. Когда он зачитывал отрывки из Библии, особенно если в них говорилось о грехе и адовых муках, его глаза стекленели, а лицо краснело. Она уверена, что один раз даже видела стояк у него в штанах.

Наверху мама сделала звук телевизора еще громче.

В углу раздалось шуршание. Мерри напрягла зрение, вглядываясь в темноту. Она ненавидела темноту. Ненавидела за ощущение уязвимости и беспомощности. Она пыталась припомнить слова из какой-то старой детской книжки. В попытке успокоиться она начала произносить их вслух:

«Темнота – это классно, темнота хороша. Темнота…»

Голос ее матери зазвучал громче: «Поет тебе моя душа, о мой Господь-Спаситель. Как Ты велик, о повелитель».

Шуршание приближалось.

– Проклятье!

Я открываю глаза. Майка прилипла к телу, намокнув от пота, одеяло валяется на полу. Спальня вокруг обретает очертания. Моя спальня. Очередной кошмарный сон.

Я сажусь и тянусь к чашке с водой на тумбочке. Выпиваю воду залпом. Дневной свет серебрится по краям занавески. В домике тихо и душно. Я бросаю взгляд на часы: 6: 13. Уснуть мне уже не удастся, можно и встать. Сегодня утром у меня свадебная консультация, так что ранний подъем не повредит.

Натянув спортивные штаны, я крадусь вниз по скрипучей лестнице. В доме пахнет овощным стир-фраем, который я вчера готовила на ужин. После еды мы с Фло устроились на диване с большим пакетом «Эм-энд-Эмс» и смотрели «Смертельное влечение», пока я не обнаружила, что она уснула у меня на плече. Какое-то время я ее не тревожила, наслаждаясь этой близостью. Когда была маленькой, она сворачивалась калачиком у меня на коленях, пока мы вместе смотрели фильмы. Только она и я. Так было всегда.

Отец Фло умер, когда ей было всего полтора года. Она его практически не помнит. На него напали прямо в церкви. В борьбе с нападавшим он упал и ударился головой. Я рассказала об этом Фло, когда она была достаточно взрослой, чтобы это понять. Я также рассказала ей, каким замечательным отцом он был и как сильно ее любил. И это правда. По большей части. Но, как и во многих других случаях, это лишь один из вариантов правды. История, рассказанная столько раз, что я и сама уже почти в нее верю.

В конце концов вскоре после полуночи я растолкала Фло и мы еле дотащились до постелей. Наши грязные тарелки все еще валяются в раковине. Разбитый фотоаппарат Фло лежит на кухонном столе. Я подхожу и беру его в руки. Понятия не имею, во сколько обойдется ремонт, но абсолютно уверена, что это будет стоить больше шести с половиной фунтов моих сбережений.

Я снова смотрю на фотоаппарат, ощущая тугой узел в животе. Молодежь считает себя неуязвимой, но по мере взросления, и особенно после того, как становишься родителем, ты начинаешь видеть опасность повсюду. Фло знает, кто стрелял из ружья. Я в этом уверена. Знает это и Ригли. Но по какой-то причине они не хотят мне этого говорить. И как насчет самого Ригли? Я не могу определиться. Он не внушает мне доверия, как не внушал бы любой мальчик, которого Фло привела домой, или тут есть что-то еще?

Я вздыхаю и смотрю в окно на часовню, испытывая непреодолимую потребность помолиться. Ясное дело, в этом нет ничего необычного – в конце концов, я викарий. Я молюсь каждый вечер, а также время от времени в течение дня. Но это не молитвы «на коленях со стиснутыми перед собой руками». Это скорее короткие беседы о том, что меня в данный момент больше всего беспокоит.

Бог – хороший слушатель. Он никогда не осуждает, не перебивает, никогда не влезает со своей, более увлекательной историей. И хотя большую часть времени я беседую сама с собой, проговаривание своих мыслей – отличная терапия.

Иногда, по аналогии с тягой к сигарете, молитва превращается в навязчивую потребность. Например, как сегодня утром. Меня все еще окутывают щупальца сна. Я бы многое хотела забыть. Плохие воспоминания как занозы. Иногда они причиняют боль, но с ними учишься жить. Проблема в том, что со временем все они обязательно поднимаются на поверхность.

Ключ от часовни лежит на столешнице. Я беру его и выхожу из дома. Облака расступаются, и между ними появляется солнце. Я смотрю в сторону кладбища, и мой взгляд останавливается на памятнике. Я иду к нему. Сегодня у его подножия еще больше кукол. Когда мы приехали, их было около полудюжины. Сейчас – не меньше десятка. Некоторые из них одеты в лоскутки ткани. От этого они выглядят еще более жутко. Персонажи детских ночных кошмаров. Я представляю себе, как они по ночам оживают, с трудом встают на свои палочки-ножки, бредут к дому, проскальзывают внутрь в щели приоткрытых окон…

Прекрати это, Джек. Ты уже не ребенок. Я пытаюсь совладать с охватившей меня дрожью и переключаю внимание на памятник. В верхней его части виднеется надпись:

В память о перечисленных ниже мучениках, которых за их истовое утверждение божественной истины в правление королевы Марии казнили через сожжение на костре перед этой часовней 17 сентября 1556 года. Этот обелиск возведен в 1901 году нашей эры на общественные благотворительные средства.

Ниже идет список имен:

Джеремия Шуман

Абигайль Шуман

Джейкоб Мурланд

Энн Мурланд

Мэгги Мурланд…

Абигайль и Мэгги. Сожженные девочки. Я прикасаюсь к высеченным в камне буквам. Они холодные, еще не успели вобрать в себя дневное тепло.

Под именами девочек:

Джеймс Освальд Харпер

Исабель Харпер

Эндрю Джон Харпер

Харперы. Ну конечно. Как там сказал Раштон – Саймон может проследить историю своей семьи до самых сассекских мучеников. Флаг ему в руки. Тем не менее в этом памятнике есть что-то такое, отчего меня охватывает грусть. Смерти во имя религии всегда так на меня действуют. Люди сражаются, пытаясь доказать, что их притязания на Бога более оправданны. С таким же успехом можно было бы сражаться за обладание небом или солнцем. И я уверена, что, не будь Бога, люди именно этим и занимались бы.

Я отворачиваюсь от памятника и его кукольной паствы и возвращаюсь к часовне. Подняв голову, смотрю на обветренное белое строение. «Дорожите ремнем, ибо дни лукавы». Ну хорошо. Мне необходимо примириться с этим местом, если я хочу, чтобы мое пребывание здесь имело хоть какой-то смысл. Я отпираю дверь и толкаю ее внутрь.