Вне закона - Овидий Горчаков

Играя на губных гармониках, сморкаясь в серо-зеленые вермахтовские платки или ковыряясь в «лейках» – никто из нас не умел пользоваться ими, – сидели мы развалясь на шикарных – с ремнями – кожаных чемоданах, обклеенных красочными этикетками парижских, брюссельских, амстердамских, берлинских отелей.

На одной из пароконных фурманок восседал на меченных орлом вермахта мешках с белорусской мукой лейтенант-окруженец Василий Виноградов. Он так наодеколонился французским «Шипром» и «Кёльнской» водой, что лошади чихали. Покуривая буржуйского вида бразильскую сигару, он тянул какое-то вино из пузатой темно-зеленой бутылки.

– Эй, Витька, хошь фрицевскую крем-соду попробовать? Тут много ее. Прокисла и фашистом, конечно, воняет… На, лови!

Я поймал на лету запечатанную бутылку, с грехом пополам прочитал этикетку и рассмеялся: французское шампанское! На этикетке было написано:

Самсонов торжествовал. Кухарченко, сидя за баранкой захваченной в Вейно трехтонки, из кожи лез вон, доказывая, что хлопцы, обескураженные отсутствием сопротивления, оставили половину фрицевского добра в Вейно. Жаркий спор окончился только тогда, когда разведка, прискакав на короткохвостых баварских кобылах с необъятным крупом, доложила: к Вейно из Могилева мчатся машины и танки! Кухарченко сорвал злость на попавшемся на пути к Хачинскому лесу маслозаводе. Он до отказа нагрузил широкие немецкие фуры бидонами и ящиками с творогом, сыром, маслом и яйцами. Барашков часто отставал от колонны со своими минерами, закладывая мины на пути преследователей. Разведка вскоре донесла, что мины эти не пропали впустую.

В лагере Самсонов похлопал сияющего Ефимова по плечу.

– Спасибо за Вейно! Тут некоторые всякое болтали, а за одного такого битого, как ты, Ефимов, двух небитых дам!..

На Городище партизаны закатили молочную оргию. Повар с подручными получил временный отпуск. Лагерь покрылся снегом яичной скорлупы. Наворачивали, что называется, от пуза, уписывали за обе щеки отвоеванный харч. Дьявольский аппетит изголодавшихся в «дулагах» военнопленных и истощенных приймаков не знал, казалось, никаких границ. Мы, десантники, и тут отличились: больше всех поглотил яиц и молока наш Боков. Уже все насытились, даже богатырь Токарев отвалился от бидона, а Васька черпал крышкой от котелка сметану, уписывал ее за обе щеки, блаженно, по-кошачьи жмурясь, расплываясь в масленой улыбке и приговаривая:

– Вкуснота! Так, братцы, и в московском «Метрополе» сейчас не покушаешь, не сытно в гражданке, все по карточкам – полкило черняшки, сахару с гулькин нос, масла да мяса и того меньше, крупы в обрез… А тут можно червячок заморить!

С ним зло и со всегдашним своим азартом сквозь трофейный офицерский накомарник заспорил Щелкунов:

– Да в тебе, Васька, не червячок, а змей сидит.

Володьку выводило из себя все, что ставило под сомнение его уверенность в том, что он находится на самом тяжелом, самом ответственном участке войны. Такая уверенность была необходима его натуре как воздух.

– Погоди, жиртрест! – грозил Щелкунов, горько сетуя на неожиданное улучшение нашего продовольственного положения. – Еще положишь зубы на полку. Ишь, сравнил! Акула!..

– А Васька слушает да ест! – смеялись вокруг.

– Эй, повара! – покрикивал Боков. – Когда кабана смолить будем? Разве деликатесами этими, яйцами да сметаной, налопаешься? На диете я, что ли?

И он, рассыпаясь сытым смешком, отпускал ремень на ублаготворенном чреве.

Насытясь, десантники стали расспрашивать Шурку Солянина, семнадцатилетнего добровольца из Вейно, о действиях подпольной патриотической группы, членом которой этот паренек состоял до нашего налета на поселок. Оказалось, еще в прошлом году, до прихода немцев, Турка – так немедленно прозвали у нас этого живого, черноволосого, смуглолицего паренька – стал бойцом истребительного батальона, помогал вылавливать немецких парашютистов-диверсантов и ракетчиков, угонял скот на восток, охранял совхоз.

В поселке скрывалось несколько командиров и политруков Красной Армии, переживших разгром наших частей под Могилевом. Подобно курпоченковцам, они собирали оружие, готовились к партизанской борьбе. Ветврач поселка старик Амлинский сдружился с руководителями подпольщиков старшим политруком Данилой Иордановым из Мариуполя и с политруком Ильинским из Брянска, выхлопотал им и другим окруженцам документы, изо дня в день снабжал записанными на слух радиосводками Совинформбюро. Подпольщики готовились к выходу в лес. Все шло хорошо, пока в группу не проник предатель, назвавшийся командиром-окруженцем Андреевым. Этот Андреев выдал гестаповцам Иорданова, Ильинского, Язвинского и Турку Солянина.

– Хорошо, поторопился, подлец, выслужиться, – рассказывал Солянин. – Ничего толком разнюхать не успел. Гестаповцы для блезиру и его посадили вместе с нами. Я сидел в камере номер сорок восемь на Первомайской с этим паршивым провокатором да еще с политруком Ильинским и нашим ветврачом. Чуть не каждый день целый месяц вызывал меня следователь, обер белобрысый, на допрос. В подвале у него стоял стол, а на столе – здоровенный резиновый шланг, палка, тоже солидная, и сигареты. Сначала давал закурить, а потом орал: «Где оружие? Ты партизан!» Я говорю: «Нет, какой я партизан!» И тогда трое эсэсманов хватали меня и клали на железный лист. Один садился на голову, другой на ноги, а третий сдрючивал штанишки и начинал лупцевать резиновой палкой до потери сознательности. Раз пришел на допрос даже сам штурмбанфюрер Рихтер! В тот день обратно в камеру меня швырнули чуть тепленького. Амлинский подбадривал меня, словно отец родной, лечил как мог – стойкий старикан, даром что дома трое детей и жена оставались, на ласковое слово щедрый. Мы все в синяках, в крови, сидеть никак не можем, а Андреев изукрашен малость, для виду. Но из разговоров в камере этому паразиту ничего не удалось выведать. Александр Иваныч Ильинский и Иорданов тоже геройски держались, но Андреев их оговорил – расстреляли их фрицы там же, в тюрьме. Ильинский успел только шепнуть нам, что Андреев, этот гад ползучий, вовсе не Андреев, а немец-колонист Нильсен.

Около пятидесяти жителей поселка дало немцам подписку – поручилось за арестованных, и Солянин, Амлинский и Андреев-Нильсен вернулись в Вейно. Видно, штурмбанфюреру Рихтеру неудобно было оставить в живых одного Нильсена. Солянин продолжал изучать пулемет «максим», спрятанный подпольщиками на чердаке кормокухни при совхозной ферме, Амлинский возглавил подпольную группу, а Нильсен шнырял по поселку и, действуя под руководством Шкредова, безуспешно пытался раскрыть подпольную группу.

Весной Аксеныч ходил по окольным селам, искал верных людей, собирал отряд. Заходил часто и в поселок к Амлинскому. Под носом Шкредова и Нильсена ветврач передал партизанам один «станкач», два «дегтяря», четыре полуавтомата СВТ, два немецких автомата, десяток винтовок, два ящика гранат и несколько пачек патронов.