Бастард. Скиталец - Игорь Ковальчук

— То, что ты говоришь, можно счесть настоящей ересью. — Король улыбнулся. Довольно миролюбиво. — Мне всегда нравилось, что ты способен иметь свое мнение. Это полезно. Но особенно хорошо то, что ты умеешь молчать, когда тебя не спрашивают. Если и дальше будешь держать свое при себе, проживешь до старости.

В его словах был призрак угрозы — впрочем, настолько неясной, что даже самый мнительный человек, наверное, не обиделся бы. Кроме того, на королей не обижаются, это всем известно.

— Я сказал вам тогда, что убийство полутора тысяч пленных выглядит некрасиво для того, кто носит шпоры и перевязь рыцаря.

— Do not deprive us of our heritage; we cannot help acting like devils,[21]— рассмеявшись, ответил Ричард.

Дик оглянулся, опасаясь излишнего внимания со стороны других постояльцев, но на них никто не смотрел.

— Только не по-английски, умоляю вас, государь.

— Я сказал тебе это тогда, говорю и сейчас.

— Каждый человек — хозяин своему наследию.

— Ты, очень молодой человек, считаешь, что можешь поучать меня? Я намного старше тебя.

— На тринадцать лет.

— Вот-вот. Я тебе в отцы гожусь. Почти. — Дик слегка усмехнулся. — Что улыбаешься?

— Я говорю так потому, что сам с трудом справляюсь со своим наследством.

— Что же за наследство? — с интересом спросил Ричард. Разговор уже давно перешел в беседу, больше напоминающую болтовню равных, но король не обращал на это внимания и не пытался «подтянуть вожжи». Ему все интересней становилось разговаривать с молодым рыцарем.

На мгновение Герефорд отвел глаза. Посмотрел в кружку.

— Вы помните восстание корнуолльских баронов двадцать три года назад?

— Чуть больше, — ответил Плантагенет, усмехаясь. Он прекрасно помнил первый бунт, который подавил. — Двадцать три с половиной.

— А женщину, которую приказали привести к себе в лагерь под Элдсбери, помните?

— Помню. Молодая дворяночка. Ее звали Алиса, как мою тогдашнюю невесту. — Ричард внимательно посмотрел на собеседника.

Еще мгновение — и он все понял. Улыбка тронула его полные яркие губы, почти скрытые отросшими усами. Он рассматривал своего вассала так, словно никогда прежде не видел. Во взгляде был глубокий интерес.

— Ее звали Алиса Уэбо, я прав? — спросил он легко.

— Да. — Дик пожал плечами. — Ее муж год пробыл в отлучке, так что никаких сомнений у нее не было.

— Потому она и назвала тебя Ричардом?

— Да.

— Забавно. — Король покачал пустой пивной кружкой. — Закажи-ка еще.

Дик заказал. На этот раз кружки с шапками жиденькой пены принес сам хозяин. Как ни странно, в противоположность привычному образу трактирщика — пузатого, краснощекого, довольного собой, — этот был тощий и высохший, как вяленая рыбина, с такими же выпуклыми и мутными, ничего не выражающими глазами. Когда с ним говорили, казалось, что он ничего не воспринимает — выражение глаз никогда не менялось. Но распоряжения он выполнял безукоризненно и никогда не ошибался в счете. Трактир мог быть набит посетителями до крыши, еду и питье могли заказывать в несколько глоток одновременно — хозяин никогда не ошибался, кто сколько съел и кто что заказал.

Король и его бастард пили пиво, не чувствуя вкуса, и заедали напиток сыром и хлебом, не обращая внимания на то, что кладут на язык. Может, оно и к лучшему. Голод, конечно, лучший повар, но трапезы бедноты слишком отличались от трапез богачей, и если бы Ричард стал воротить нос от лакомств, подаваемых на постоялом дворе, это могло бы вызвать подозрения.

— Ты ни разу не говорил мне об этом, — помолчав, сказал Плантагенет.

— Было бы чем гордиться. Мое происхождение — не моя заслуга.

Король фыркнул.

Больше они об этом не говорили. Отношение Ричарда к Дику не изменилось, но теперь король с большим интересом следил за молодым рыцарем и одобрительно усмехался. Похоже, он был доволен, что может приписать необычайную доблесть и незаурядность этого вассала собственной заслуге.

В Кельне, к своему удивлению, король Английский встретился со своими сторонниками. Трое баронов из Нормандии жили здесь с осени — они пытались нанять отряд наемников побольше, но пока не могли сойтись на том, кто станет платить. В Кельне, как в любом портовом городе, было неимоверное количество всякой рвани, толпы головорезов, готовых за деньги на что угодно. Были и такие, что давно уже опьянели от запаха крови и не видели себя нигде, кроме как на войне. Таких на свете жило немало, и с их легкой руки войны на землях Европы не прекращались никогда.

Сейчас жители Германии, Италии, Венгрии и многих других королевств могли успокоиться: все отребье перебиралось во Францию, где два короля повздорили из-за земли.

Бароны пришли в восторг, увидев своего обожаемого монарха на свободе, и мгновенно образовали вокруг него личную гвардию, слегка оттеснив Герефорда. Теперь уже не вставал вопрос, кто будет платить наемникам: бароны справедливо решили, что король заплатит за все. Тот не возражал. Желание Ричарда набрать армию поскорее и побольше было так неодолимо, что он не скупился на обещания. И сам он, и наемники — все понимали, что большая часть обещаний останется невыполненной. Но то, что оставалось после «большей части», вполне удовлетворяло наемников, готовых добирать недополученное жалованье грабежами.

К этому привыкли все — и солдаты, и знать, которая их нанимала, и даже местные жители, которых грабили.

Постепенно в Кельн стягивались французские вассалы английской короны со всех окрестностей. А оттуда расползались слухи. Когда столько человек знают, кто именно скрывается в портовом городе под личиной обычного лангедокского барона, ничто не может удержать эту информацию в тайне. Известие о том, что Ричард в Кельне, добралось до императора со скоростью курьера, ночующего в седле.

Император, разумеется, испытал только облегчение. Пленник сбежал, тем самым унизив пленителя, заключившего его в свою лучшую крепость и приставившего лучшую стражу. Чтобы получить за него хоть какие-то деньги, пленника теперь требовалось изловить и водворить обратно.

Но все оказалось не так просто. О собирающемся на окраинах Кельна отряде, который должен был снова захватить короля, Ричарду стало известно очень быстро.

В плен он больше не хотел.

Предыдущая неудача многому его научила.

Миновал декабрь, отпраздновали Рождество, и начался новый, 1194 год (хотя тогда люди еще не отмеряли время от Рождества Христова). Король перебрался из Кельна в Утрехт, а оттуда — в Антверпен. Император знал об этом, но толком ничего не мог предпринять. Его люди не успевали за английским государем, а гвардия Ричарда росла так стремительно, что это начинало внушать Генриху VI опасения. Плантагенет еще не набрал армию, которой хватило бы на то, чтобы воздать принцу Иоанну по заслугам, но уже спокойнее укладывался по вечерам в постель, не боясь, что проснется пленником. С собой в комнате он оставлял только Дика. Тот спал когда на тюфяке в углу, когда на охапке соломы, когда и вовсе на голом полу, но не жаловался и никому не уступал этой обременительной чести.