Бастард. Скиталец - Игорь Ковальчук

До Лондона отряды короля добирались две недели. От замка к замку, от городка к городку армия все росла, и скоро улыбки крестьян стали кривоваты — по прежней памяти они, чествуя государя, прикидывали, во что им обойдется один постой этой оравы, где все требуют еды и питья. Его величество ничего не хотел знать. Он не слишком-то любил Англию, предпочитая пологим холмам и рощам дубов и тиса равнины и леса Франции. Ибо хоть и родился тридцать шесть лет назад именно в Англии, в Оксфорде, но вырос на материке. Он почти не знал английского, зато прекрасно владел добрым десятком французских наречий и чувствовал себя настоящим французом.

Плантагенет являлся в свое королевство только за деньгами.

И теперь, несмотря на перехваченный выкуп, он собирался содрать с Англии сколько сможет. Его внутреннему вожделеющему взору уже открывались целые груды золота, в которое он погрузит руки до локтя, а потом потратит его по своему усмотрению — и на корабли, и на доспехи, и на оружие, и на лучших воинов — и, конечно, на предметы роскоши. Как же без этого? Какой король без золотой посуды, без драгоценных тканей, без фавориток, увешанных ожерельями и браслетами?

Лондон встретил своего короля гирляндами, связанными из еловых и сосновых веток. Зимой неоткуда взять цветы, но купцы, надеясь на снисхождение вернувшегося государя, раскрыли двери своих хранилищ и отдали сотни ярких лент и десятки кусков цветастой ткани. И то и другое ненадолго превратило серый, угнетенный туманами и дождями город в место праздника.

Золота, которое Ричард но случаю вступления в Лондон навешал на себя, хватило бы, чтобы украсить рождественскую елку. Он все еще ездил на арабском жеребце, который недолюбливал венценосного седока за изрядную тяжесть, но повиновался его сильной руке, хоть и норовил цапнуть зубами за ладонь или колено. Лондонские улицы не пришлись коню по вкусу, он заплясал прямо под одной из триумфальных арок, едва не скинув его величество, отяжелевшего от доброго десятка фунтов драгоценного металла. Ричард легко совладал с жеребцом.

Эта короткая борьба властителя с конем встретила отклик в душах лондонцев, и те, лишний раз увидев в своем короле великого воина и рыцаря Креста, разразились приветственными криками. В качестве уступки своему духовнику и Герефорду Львиное Сердце метнул в толпу горсть серебра. Монеты сверкнули в воздухе бледным веером и полетели под ноги людям, стоящим по щиколотку в грязи. На месте, где серебро упало в лужи, немедленно образовалась дикая свалка и нередко случалось так, что одетый в отрепья нищий давал по зубам наряженному в дорогое сукно преуспевающему мастеру, тоже потянувшемуся за королевской подачкой.

Ричард расхохотался и поехал дальше. Для него раздача милостыни была еще одним светским развлечением.

Дик ехал с каменным лицом Он не видел ни драки, ни серебра, ни триумфальных арок, ни мрачного Лондона: он думал о Серпиане и о Далхане, потом мысль перескакивала на раненого Трагерна — где-то он сейчас. Наверное, не на Авалоне. После встречи с Далханом его к Авалону и близко не подпустят, куда уж там. Он может быть в Уэльсе, где-нибудь в Гвиннеде или в том же Озерном Крае, где Дик прожил почти целый год. О том времени молодой рыцарь вспоминал с нежностью. Покой и мир, которым он насладился в диаспоре друидов, стали для него настоящим откровением. Сердце отдыхало при одном воспоминании об этом.

Но прожить там всю жизнь Дик не согласился бы. Это не для него.

Вечером в королевском дворце, больше напоминающем замок и помнящем еще Вильгельма Завоевателя, шумел пир. К нему готовились более тщательно: и горчицы, и карпов, и розовых лепестков хватило на всех. Подавали разнообразное мясо, от птицы до дичины, и необычные блюда, которые называли изысканными, — например, так называемый паштет из соловьиных язычков. Попробовав его, молодой рыцарь засомневался, что повара изготавливали его именно из язычков этих невзрачных на вид, по таких сладкоголосых птиц. Скорее уж для экономии времени взяли язык теленка или поросенка, смололи в паштет, добавили пряностей и объявили «изысканным».

Подавались пышные пироги — огромные, длиной в три фута и шириной в полтора, — которые слуга резал острым ножом, похожим на скрамасакс. Кусок давался один на двоих, а поскольку кавалер, как это водится, разделял одну тарелку на двоих с дамой, то расковыривать для нее пирог должен был именно он. Так уж вышло, что Герефорда снова посадили рядом с принцессой Иоанной. С одной стороны, это была милость: соседство с особой королевской крови — не шутка. С другой — уступка самой Иоанне. О том, что принцесса не пользуется признанием при дворе своего брата, знал даже последний паж, да что там — последний слуга. Выбрать для нее кавалера стоило большого труда, а в отношении Герефорда никто не сомневался, что он сумеет найти подход к принцессе. Куда он денется?

Молодой рыцарь выдернул из-за пояса нож и рассек кусище пирога вдоль. Учтиво протянул одну половину ее высочеству.

Она на миг подняла на него сияющие глаза. За те два года, что Дик ее не видел, можно было ожидать, что скромная красота ее окончательно поблекнет. Но все получилось совершенно иначе. Он поразился, какой цветущей она стала. Только теперь, когда принцесса уже подошла к тридцатилетнему рубежу, стало заметно, что она все-таки дочь Альенор Аквитанской и унаследовала материнскую красоту. Но хоть и похожая внешне на мать, принцесса очень сильно от нее отличалась. Красота Альенор была демонической — Иоанна казалась мягкой и очень человечной. В ее взгляде не таилось черной бури, что, как самум, сметает все на своем пути. Глаза младшей сестры Ричарда сияли ласковой голубизной ясного неба.

Принцесса была рада видеть Дика, это чувствовалось. На пир она явилась одетой с особенным тщанием. Она грациозно приняла предложенный кусок и принялась копаться в начинке кончиком небольшого ножа, Ела она на удивление изящно.

— Я рада видеть вас в добром здравии, граф.

— Благодарю вас, принцесса.

— Где вы пропадали? Неужели тоже попали в плен?

— Увы. Прошу вас. — Он подал ей хороший ломоть телятины — как положено, на кончике ножа.

— Вы немногословны, граф. — Она улыбнулась ему уже куда свободнее, чем прежде.

— Я робею, — пошутил он. И уже серьезнее добавил: — Как вы поживаете?

Иоанна вскинула на него смеющиеся глаза:

— Неужели вы волнуетесь из-за меня?

— Мне хотелось бы, чтобы вам повезло.

— О, насколько я понимаю, мой венценосный брат собирается меня за кого-то выдавать, — небрежно сказала принцесса. — За кого-то из французских графов, чтобы обеспечить себе их преданность. Только вот еще не решил, за какого.

— Надеюсь, ваше супружество будет счастливым.

Она слегка пожала плечами:

— Я тоже надеюсь. И хотелось бы, чтобы это оказался кто-нибудь из южных областей Франции.

— Почему, ваше высочество?

— Там теплее, — просто объяснила она. — И земли богаче. Хотя я, — она подняла на него глаза, выражение которых на этот раз было очень серьезным, — предпочла бы остаться в Англии.