Жёлтая магнолия - Ляна Зелинская

Зеркало может забрать твою душу…

Вот и сейчас Дамиане показалось, что зеркальная поверхность чуть затуманилась и позади её отражения на мгновенье проступила витая балконная решётка и дрожащая на воде дорожка серебристого лунного света. Миа моргнула несколько раз, прогоняя рождающееся видение, и направилась прочь.

Не стоит обольщаться. Ко всему этому: платьям, ванне и пушистым полотенцам, нужно относиться, как к карнавалу, что проходит в Альбиции ежегодно в день начала лета. На одну ночь всё меняется. Все надевают маски и становятся не теми, кто они есть. Только в такую ночь плебейки танцуют с патрициями, и цверра из гетто может недолго побыть настоящей синьорой. Но с первым лучом солнца маска превращается в рыбью чешую, платье синьоры в водоросли и тину, фейерверки гаснут и волшебство заканчивается. И ей не стоит прикипать к этим платьям и душистой пене, а то отрывать придётся с мясом, а на что ей новая боль?

Она осмотрелась в комнате в поисках чего-нибудь острого, что можно прихватить с собой для защиты… на всякий случай. Но ничего подходящего не нашлось, а бронзовый подсвечник был слишком громоздким, чтобы спрятать его под платьем. Миа вздохнула и вышла из комнаты, решив, что придумает что-нибудь на месте. В конце концов подсвечник можно прихватить и по дороге.

Монна Джованна сухо доложила маэстро о её прибытии, пропустила вперёд, и, аккуратно притворив двери кабинета, исчезла тихо, даже не стуча каблуками, как обычно. А Миа остановилась поодаль и сцепила пальцы. Рисунки мёртвых девушек, висящие на стене, сразу всколыхнули утихшие подозрения о том, что убийца девушек, возможно, маэстро. И хотя сейчас эти подозрения немного ослабли, но на всякий случай Миа расположилась поближе к странному металлическому предмету с полукруглой ручкой, стоящему на краю стола. Не поднос, конечно, но если понадобится, то им можно и ударить в ответ. Будет в самый раз.

Маэстро стоял у карты, заложив руки за спину. При звуке шагов он обернулся и окинул Дамиану придирчивым взглядом. И это было в точности, как и в прошлый раз — как будто он снова её оценивал, и снова остался не удовлетворён результатом.

И к чему всё это? Сначала обрядил её в это платье, а теперь смотрит на неё так, словно ищет какой-то изъян!

— Что-то опять не так? — спросила Миа, разглаживая ладонями юбку. — Вы хотели, чтобы я вымылась и надела это, ну так вот, я и надела. А вы теперь так смотрите…

— И как же я смотрю? — спросил маэстро, не двигаясь с места.

— Как будто я пришла в рыбьей чешуе!

— Ну… не в чешуе, — он как-то криво усмехнулся, — но глядя на ваше преображение, я снова вспоминаю легенду о той девушке, что ночью была красавицей, а днём превращалась в лягушку.

— И я, по-вашему, эта лягушка?

— Другая бы сказала: «И я, по-вашему, эта красавица»? — и он снова криво усмехнулся.

— О, я помню, как вы сказали, что мне не стоит питать иллюзий на ваш счёт. Вряд ли вы считаете меня красавицей. И вы уже называли меня «грязной девицей с засаленной колодой карт и бутафорским шаром», а ещё «шарлатанкой с самого дна Альбиции», понятно, что «лягушка» стоит в этом же ряду!

— Но ваш шар ведь и в самом деле бутафорский…

— С чего это вы это взяли? — спросила она, стараясь выглядеть удивлённой.

— Я наблюдал за вами в прошлый раз. И уж точно в этом шаре ничего нет волшебного, — ответил маэстро, скрестив на груди руки. — И сегодня я тоже наблюдал, когда вы гадали. И довольно долго. Смотрел, как вы сидели там, на рива дель Боккаро… И знаете, чего я никак не мог понять? Как вы можете вести себя то, как торговка рыбой, то почти как синьора. Вы легко меняете речь и манеру поведения в зависимости от того, кто сидит напротив. Вы весьма наблюдательны, умеете читать и разбираетесь немного в столовых приборах, как мы недавно выяснили. Но ваш удар пяткой в грудь Пабло и это бегство, — он сделал паузу, будто вспоминая её прегрешения, — вы укусили констебля…

Он усмехнулся. А ей внезапно стало стыдно. Не за то, что она укусила констебля, вот уж он точно заслужил: нечего было зажимать ей рот, а за то, что маэстро видел её неудачное бегство. Вроде бы ей должно быть это безразлично, но будь её воля, она бы повернула время вспять и сделала так, чтобы вообще не попадаться ему на глаза.

— Вы наблюдали за мной? И хотели больше обо мне узнать? — спросила она с удивлением. — Зачем?

— Вы в моём доме, полагаю, это нормально, учитывая… кто вы и откуда.

Она уже должна была к такому привыкнуть, но сейчас слышать эти намёки было так же неприятно, как и в первый раз.

Умеет маэстро сказать всё вроде вежливо, но так, будто кожу песком потёрли. И будь её воля, она бы вот сейчас развернулась и ушла, да только вряд ли её выпустят.

— Ах вот оно что! — воскликнула Миа, подошла к креслу и села на подлокотник, — ну хорошо. Если слова шарлатанки имеют значение, то я вам расскажу всё сама! Мне скрывать нечего. Я восемь лет провела в пансионе Святой Лючии. Долбила молитвы и читала книжки, училась раскладывать вилки с ложками и делать настойки от колик, плести кружева для синьоры Ногарола и отличать клавесин от скрипок, — ответила она, загибая пальцы, — и столько же времени я провела на воде, в корказетте моей матери. И училась я там совсем другому. Выживать в гетто, собирать мидий на отмелях, гадать патрициям за пару сантимов и не замечать презрения… Так что я умею свернуть голову курице одной рукой и ощипать её, а другой вытащить незаметно пару монет из вашего кошелька. А ещё я умею читать записки у вас на доске и делать реверансы, и даже сойти за «какое-то подобие синьоры» тоже могу, если понадобится. Я вела дела в лавке, и до появления синьора Ногарола, чтоб ему пропасть, и вашего брата, шли они вроде неплохо. Я жила в трёх разных мирах, маэстро: в гетто, в пансионе, и на рива дель Карбон. И я выжила. Так что да, я умею менять маски, когда мне это нужно.

Маэстро слушал её внимательно и не перебивал, а когда она закончила, спросил:

— Ваша мать была цверрой, а кто ваш отец?

— Отец? — она пожала плечами. — У таких, как я, не бывает отцов. Может, это был какой-то чванливый патриций, может, негоциант, а может, и вовсе случайный коперщик, какая разница? Гетто — вот мой настоящий отец, — она взмахнула рукой, будто отрезая часть воздуха ладонью, и спросила, глядя на маэстро в упор: — Вы за этим притащили меня сюда и отмыли — чтобы расспрашивать о моей жизни?

— Нет. Не за этим, — маэстро отошёл к столу и взялся за бумаги, и Миа обратила внимание, что сегодня он заметно хромал, но его трость стояла в стороне у окна — он к ней так и не притронулся. — Но в прошлый раз вы сбежали, а мы ведь не закончили…

— Ну, вы набросились на меня и чуть не задушили, а потом разгромили мою лавку, что я должна была делать?! — воскликнула Дамиана. — Я защищалась.

— Разгромил вашу лавку? — маэстро поднял на неё удивлённый взгляд.

— Ну да. Скажите ещё, что это не ваши бульдоги разворотили там всё, даже доски с пола содрали! — возмущённо ответила Миа.