Презумпция невиновности - Скотт Туроу

И все, и все же… Два или три раза за эти недели меня посещало необыкновенное, необъяснимое чувство. Оно легче воздуха и успокаивает, как утренний ветерок. Оно приходило и уходило, оставляя ощущение, будто я взобрался на какую-то высокую стену и у меня хватает мужества смотреть вперед.

После просмотра содержимого коробки я сделал вывод, что возбуждаемое против меня дело хорошо подготовлено. Нико составил список из дюжины свидетелей, и половина их так или иначе имеют отношение к вещественным доказательствам и результатам экспертиз, которые он собирается предъявить. Вызовут Липранцера – очевидно, тот должен показать, что я якобы не велел ему запрашивать счета за телефонные разговоры из моего дома. Вызовут миссис Крапотник, опознавшую меня как человека, которого она видела в тот вечер, когда убили Каролину, в доме, где она жила, хотя полной уверенности, как призналась эта особа, у нее нет. Вызовут домработницу, из чьих сбивчивых показаний вытекало, что она видела в соответствующее время похожего на меня мужчину в Ниринге на остановке автобуса, направляющегося в город. В списке свидетелей поименованы, естественно, Реймонд Хорган, Томми Мольто, Евгения, моя секретарша, психиатр Робинсон, которому я нанес ряд визитов, и несколько экспертов, включая доктора Кумачаи.

Тем не менее улики, которыми располагает обвинение, носят косвенный характер. Никто не может утверждать, что собственными глазами видел, как я убивал Каролину Полимус. Никто не слышал от меня признания в совершении преступления (кроме Мольто, который придает серьезное значение моим словам, брошенным в апрельскую среду по злости, тоном, каким обычно посылают куда подальше). Центральный пункт обвинения – вещественное доказательство: бокал с двумя отпечатками пальцев, которые идентичны моим, снятым двенадцать лет назад при вступлении в должность заместителя окружного прокурора. Кроме того, три факта – телефонный звонок Каролине из моего дома, зарегистрированный за полтора часа до ее убийства; наличие в ее влагалище засохшей спермы мужчины с моей группой крови, а также противозачаточной пасты, что свидетельствует о совершении полового акта по обоюдному согласию; и, наконец, в комнате Каролины было обнаружено несколько ворсинок ковровой ткани «Зорак V», идентичных ворсу на коврах в моем доме.

Две последние улики найдены после визита ко мне трех полицейских, которые пришли через день после «черной среды» – так мы с Барбарой назвали памятный разговор в кабинете Реймонда.

Раздался звонок, я открыл дверь и увидел Тома Нислински, который вот уже лет шесть разносит из прокуратуры повестки. Я еще не успел осознать серьезность своего положения и встретил его безо всякой тревоги.

– Я не хотел идти, но служба, – сказал он, вздыхая, и вручил мне две повестки: одна приглашала сдать кровь на анализ, другая обязывала явиться в прокуратуру для дачи показаний. У Тома был также ордер на обыск, который предусматривал, помимо прочего, взятие ворса со всех ковров в доме и волокон моей верхней одежды. Трое молодцов в коричневой форме целый час ходили из комнаты в комнату с полиэтиленовыми пакетиками и ножницами, а мы с Барбарой сидели в гостиной. У Нико и Мольто достало ума не давать распоряжения о поиске оружия или орудия убийства. Служащий органов правопорядка знает, что такие вещи в доме не держат. Если полицейские и поищут что-нибудь в этом роде, обвинению придется признать в суде, что ни оружия, ни орудия убийства не найдено.

– Это материал называется «Зорак V»? – спросил я, когда полицейские поднялись на второй этаж.

– Я не интересовалась, Расти. – Барбара, как всегда, не потеряла самообладания, только губы поджала, словно полицейские были подростками, которые поздно вечером вздумали похулиганить.

– Это синтетика? – спросил я.

– Думаешь, мы можем позволить себе шерсть?

После ухода полицейских я позвонил Стерну. Тот рекомендовал составить список вещей, которые они изъяли. На другой день я сдал в городе кровь на анализ. Но в прокуратуре показаний не давал. Мы со Стерном серьезно поспорили – идти мне или не идти. Сэнди повторил старую истину, что любые допросы до суда преследуют только одну цель: обвинение как бы прощупывает защиту. Со свойственной ему мягкостью он напомнил, что я уже нанес ущерб делу своей выходкой у Реймонда. Но тогда, в конце апреля, я и думать не мог, что мне официально предъявят обвинение в убийстве. Я надеялся, что этот эпизод не повредит моей репутации. Если сейчас, ссылаясь на Пятую поправку, я откажусь явиться в прокуратуру, это, вероятно, не попадет в газеты, но станет известно всем юристам, и тогда слух распространится по всему городу. Сэнди уговорил-таки меня явиться прокуратуру, когда появились результаты анализа крови. Они показали, что я – носитель группы А, как и мужчина, который последним был с Каролиной. Вероятность, что это случайность, совпадение, составляла один к девяти. Последняя надежда на то, что с меня быстро снимут обвинение, умерла. Томми Мольто заявил, что не будет разговаривать с моим адвокатом – только со мной. И вот однажды хмурым майским днем я, как и многие другие, над кем подсмеивался, незаметно проскользнул в помещение, где обычно заседает Большое жюри, – не слишком просторный, похожий на театр зал без окон, и на все тридцать шесть предложенных мне вопросов отвечал одной-единственной фразой: «По совету моего адвоката я отказываюсь отвечать, поскольку это может обернуться против меня».

– Ну и как мы себя чувствуем в роли подследственного?

Углубившийся в дебри картонной коробки, я не заметил, как в комнату вошел Сэнди Стерн. Он стоит, держась за ручку двери, невысокий полноватый мужчина в костюме безупречного покроя. На поблескивающей лысине аккуратно уложены несколько жиденьких прядок – остатки былой роскоши, пышной шевелюры, спадавшей когда-то на лоб треугольным выступом. Между пальцами у Сэнди зажата сигара, чего он не делает ни в присутственном месте, ни у себя дома, так как его жена Клара не выносит табачного дыма.

– Не ждал, что ты так быстро вернешься, – говорю я.

– Расписание у судьи Магнасона – сам черт ногу сломит. Приговор, естественно, он зачитает в последнюю очередь. – Сэнди говорит о деле, которое отняло у него кучу времени и неизвестно когда закончится. – Расти, ты не будешь возражать, если при обсуждении вопроса о привлечении тебя к суду будет присутствовать Джейми?

Сэнди начинает объяснять, зачем это нужно, но я останавливаю его:

– Почему я должен возражать?

– Спасибо, очень мило с твоей стороны. Может быть, поработаем несколько минут над тем, что нам прислал твой друг дель Ла-Гуарди? Как вы его прозвали?

– Делягарди.

Сэнди явно удивлен, он не может найти объяснения такому странному прозвищу, но считает, что расспрашивать даже о самых невинных подробностях жизни прокуратуры, учреждения, против которого он по роду занятий выступает – дело, недостойное джентльмена. Он скидывает пиджак и зовет секретаршу. Та приносит кофе и большую хрустальную пепельницу.

– Как ты думаешь, мы разгадали стратегический замысел дель Ла-Гуарди?

– Думаю, что да.