Как устроен город. 36 эссе по философии урбанистики - Григорий Ревзин

не белоленточным активизмом, но движением за освобождение рабочего класса. Впрочем, революция может быть не только социальной. «Завтрак на траве» Эдуарда Мане, пожалуй, самый яркий документ столкновения двух эпох парка – старой аристократической Европы, где парки наполнены прекрасными нимфами и наядами, и новой – демократической, где они наполнены джентльменами, исполненными критического отношения к порядку буржуазного мира. Их соединение дает нам идею сексуальной революции, все того же естественного человека, избавившегося от сковывающих его условностей.

Есть известная фотография Ле Корбюзье конца 1930‑х, где он позирует обнаженным, полуобернувшись от абстрактной росписи. Не то чтобы во все времена художники добивались больших успехов, рисуя обнаженными, – более распространено обнажение модели, но в этот исторический момент нагота была принята и создавала ощущение подлинности создаваемого искусства. Отцы-основатели архитектурного авангарда после Второй мировой войны (как и отцы-основатели художественного в начале ХХ века) разъехались по сельским местностям и часто фотографировались в таком виде. Крах европейской цивилизации, пришедшей ко Второй мировой войне, привел к необыкновенной популярности идеи начать все сначала – вернуться в природу и жить там в простоте естественного человека.

И победное шествие микрорайонов с парками в 1960‑е, несомненно, вобрало в себя энергию того послевоенного энтузиазма радикального обновления. Не вполне уверен, но мне кажется, что хиппи унаследовали этот пафос послевоенного авангарда. Идеальный парк ХХ века – это, несомненно, Вудсток 1969 года, соединивший в себе социальную и сексуальную революцию, самое яркое воплощение идей Руссо, которое, вероятно, сильно бы поразило и его самого. Да, Вудсток случился вне большого города, но лишь потому, что городские парки к таким масштабам раскрепощения не были готовы. Собственно, этот смысл парка – освобождение от цивилизации, личное и социальное раскрепощение – никуда не делся и по сию пору, и вовсе не случайно урбанисты в европейских странах – люди радикально левых убеждений. Женщины Нью‑Йорка, получившие в 2013 году решение суда, позволяющее им ходить в парках города topless как признание их гендерных прав, – прямые наследницы не только Вудстока, но и «Завтрака на траве», и даже «Свободы на баррикадах» Делакруа.

Человека консервативного умонастроения это может раздражать. У Бродского:

Я не то что схожу с ума, но устал за лето.

За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.

Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это —

города, человеков, но для начала зелень.

Стану спать не раздевшись или читать с любого

места чужую книгу, покамест остатки года,

как собака, сбежавшая от слепого,

переходят в положенном месте асфальт.

Свобода…

Однако эта мизантропия может быть повернута в обратном направлении. В желание, чтобы не город уничтожил зелень, а зелень – города. У нас есть поразительные данные об отношении москвичей к паркам. Москва – очень зеленый город, у нас около 40 кв. м зелени на человека, что в два раза превышает европейские аналоги. Больше 80 % москвичей, отвечая на вопрос о том, что примечательного находится рядом с их квартирой, говорят – парк. При этом недостаточное количество зелени в соцопросах стабильно оказывается на третьем месте среди проблем Москвы (после цен ЖКХ и мигрантов). То есть они больше всего любят зелень, у них больше всего зелени и им больше всего не хватает зелени. Некоторые исследователи видят в этом наследие расселения восточнославянских племен в лесной полосе, но мне кажется, что это идея более позднего происхождения. За этим стоит непреодолимое желание устроить революцию, послать весь город куда подальше и зажить, наконец, как естественный человек.

Пусть здесь все порастет травой.

Транспорт

Когда проектируют новое поселение, всегда приходит мысль обратиться к специалистам по транспорту. Скажите, говорят им, как должен быть устроен транспорт, а мы придумаем все остальное. Ну нет, говорят транспортники, это вы нам скажите, что у вас здесь будет, а мы вам скажем, как это обеспечить транспортом. А если мы не знаем, что здесь будет, то как же нам сказать, как устроить транспорт? Эта сказка про белого бычка приводит к взаимным боданиям. Сначала делают проект, а потом отдают его транспортникам, они его портят, проект приобретает окончательный вид и в несущественном количестве случаев реализуется.

А потом люди обживают построенное и через некоторое время озадачиваются неизбежным вопросом. Какой вредитель проектировал здесь транспортную схему и за что мы должны испытывать такие страдания от перемещений?

Улицы города, площади, переулки и т. д. могут быть более или менее прекрасными или наоборот. Автомобили бывают красивы, как, впрочем, и поезда и, реже, автобусы с троллейбусами. Но я не представляю себе ни одного человека, который бы сегодня, да и вчера, радовался течению транспортного потока или парковке. Ну кроме разве что транспортников. Правда, художник Борис Яковлев нарисовал в 1923 году картину «Транспорт налаживается», но, во-первых, это было после Гражданской войны, когда он был очень не налажен, а во-вторых, в картине до сих пор ощущается что-то неискреннее, пропагандистское. Да и вообще это было про железные дороги. Вонючий плотный поток людей и грузов в городе – это сомнительное удовольствие.

Причем нельзя сказать, что эта напасть приключилась именно в наши дни. Наоборот, так было всегда.

Ну вот, например, в Риме эпохи Траяна движение телег по городу в дневное время было запрещено, чтобы не забивать город. Всю ночь город грохотал колесами и оглашался воплями погонщиков и грузчиков. Ювенал жаловался, что спать невозможно, отчего мы и знаем об этом интересном установлении (это разумная мера, которую впоследствии использовали многие города, в Москве до сих пор запрещено движение грузовиков в дневное время). Дороги не только гремели и орали, они еще и очень пахли. В Риме было принято выбрасывать на дорогу содержимое ночных горшков и вообще мусор.

С этим же, мне кажется, связан обычай подкладывать на дороги трупы. Я бы даже, пожалуй, заметил, что в идее мафий закатывать покойников в асфальт можно увидеть следы древних обычаев.

Этот нечистотный обиход продержался все Средневековье. Это было даже не так странно, как кажется на первый взгляд, ведь тягловые животные гадили на дорогу постоянно, и люди подкидывали свое «под одну грязь». Кстати, это была серьезная проблема. В конце ХIX века всерьез обсуждался прогноз о пределах роста для Москвы, поскольку количество навоза на улицах росло так, что количество лошадей, необходимых для его вывоза, столько его же и производило, и было ясно, что скоро они начнут работать вхолостую.

Реки в городе сегодня мало используются для транспортных целей, но