Королева викингов - Пол Андерсон

Потом плохо стало еще одному из людей Эльвира, и другому, и третьему. Бард собственноручно подносил им напитки. Возможно, пытался таким образом заставить успокоиться гнев, который они все еще чувствовали. Но более вероятно, подумала Гуннхильд, что он надеется как можно скорее напоить их всех допьяна, а утром их больные головы отомстят за его позор. В мятущемся свете огня сквозь дым она видела, что он стискивал челюсти так, что на щеках играли желваки.

Вот уже почти все они ушли, оставив перед дверью пятно рвоты. Женщина наполнила рог для Барда. Он передал его Эльвиру. Управляющий Торира глотнул, омочил губы, но так и не ответил вслух на молчаливое предложение мира. Эгиль выхватил рог у него из рук.

Те, кто наблюдал за обидными действиями, притихли. Все посмотрели на опустевшие скамьи позади места для почетных гостей, но никто так и не сел на свободное место. Наступила продолжительная пауза, а потом Гуннхильд услышала насмешливый голос Барда:

— Ты, должно быть, истомился от жажды. — Он отошел от стола, но тут же вернулся с полным рогом и подал его Эгилю. Тот взял его и тут же начал произносить стихи:

Бард содрогнулся всем телом.

— Пей и перестань глумиться, — произнес он сдавленным голосом, повернулся на месте и, держась подчеркнуто прямо, отошел в сторону.

Эгиль фыркнул, отшвырнул в сторону рог, полный пива, и громко потребовал другой.

Гуннхильд склонилась к Эйрику.

— Это возмутительно, — прошептала она. — Как смеет этот грубиян так обращаться с твоим человеком?

— Пусть его, — отозвался король. — Все напились. Да, он ведет себя нагло, но стихи у него вышли искусно. К тому же он брат Торольва.

— Я чувствую, что от него исходит опасность.

— Нет, просто тебе в нос ударила вонь блевотины и брюшных ветров. Конечно, он напрашивается на драку, но я не допущу ее здесь.

Младенец пошевелился. И в этот момент понимание того, что она должна сделать, нахлынуло на Гуннхильд, словно прибой на подножие утеса. Она давно уже думала об этом. Если она еще промешкает, ее воля ослабнет.

— Мне нужно выйти, — сказала она мужу и сама поразилась спокойствию своего голоса.

Эйрик кивнул, и она встала. Толпа расступилась перед нею. Проходя мимо Барда, она поймала его взгляд и чуть заметно наклонила голову. Он не имел возможности напиться допьяна, так как был слишком занят все время, и понял госпожу. Немного выждав, он вышел вслед за нею.

Они встретились в сенях. Возле стены было сложено оружие. В свете, просачивавшемся изнутри, тускло поблескивала сталь. За наружной дверью выл и причитал ветер.

— Я полон сокрушения, моя госпожа, — простонал Бард. — Он опозорит нас, этот хам. Он вливает в себя рог за рогом и все время клянется, что его мучит жажда.

— Он отлично знает, что делает, — ответила Гуннхильд. — Но он не просто наглый грубиян, он гораздо хуже. Я думаю, что, если он уедет отсюда живым, из-за этого погибнет немало людей.

Бард вздрогнул. Конечно, мало кто решался открыто говорить о ее прошлом, но слухи о том, что ей ведомо больше, чем обычному человеку, ходили достаточно широко.

— На… на самом деле?

— Иди и найди хороший большой рог, — приказала Гуннхильд, — и жди меня в женском доме.

Она вышла в ночь. Ветер тут же налетел на нее, и ей пришлось придержать платок обеими руками, чтобы его не сдуло. Впрочем, Гуннхильд не обратила ни малейшего внимания ни на холод, ни на свист шторма. Она ощущала в себе ту же самую каменную твердость, которая владела ею в гамме финнов. От Эгиля Скаллагримсона было необходимо избавиться.

Дом был маленьким. В нем, как следовало из названия, обычно жили женщины и располагались их ткацкие станки и принадлежности для прядения. Там была поставлена кровать для нее и Эйрика. В доме было тихо; горели свечи.

— Иди, — сказала она дожидавшейся господ служанке, — помоги в зале. Вернешься сюда, когда увидишь, что король и я выходим из-за стола.

Прежде всего она извлекла из угла горшок. Сидеть на корточках на земле, наподобие какой-нибудь простолюдинки, было бы почти так же противно, как возиться в незнакомом неосвещенном грязном отхожем месте. Справив нужду, она принялась рыться в своих вещах и, прежде чем Бард постучал в дверь, отыскала небольшую склянку.

Она не стала тратить времени впустую.

— Держи крепче рог. — Бард, затаив дыхание, следил за тем, как она наливала в него какую-то темную жидкость. — Теперь неси его в зал, аккуратно наполни пивом и дай этому Эгилю. Только пометь рог, чтобы он попал именно к нему, а не к кому-нибудь другому.

Мужчина побледнел.

— Смертоносное варево? — прошептал он.

Гуннхильд рассмеялась:

— Скажешь, что это немужественно? Так ведь я женщина. — И резко добавила: — И твоя королева.

— Но…

— Люди умирают от самых разных вещей. Если у него начнется рвота и судороги и его придется вынести из зала, а завтра его найдут холодным, в этом не будет ничего неслыханного. — Бард опять содрогнулся. — Иди, я сказала. И если ты прольешь хоть каплю, то тебя ждет настоящая беда.

Бард собрался с духом:

— Я все сделаю, как надо. И… я не буду печалиться по этому поводу.

Гуннхильд тщательно закупорила склянку, снова спрятала ее и, уверенно ступая в темноте, направилась в длинный дом. Окна светились перед нею, как тлеющие уголья. Она хотела находиться там, когда произойдет то, что она задумала. Она никогда еще не прибегала к тем знаниям, которые получила на севере. Интересно, не та ли самая песня, вызывающая холодную дрожь, звучит в мужчине, идущем на смертный бой?

Она заняла свое место рядом с Эйриком и нашла взглядом Барда. Да, вон он стоял рядом с бадьей пива. Служанка наполнила рог, который он держал в руке. Угольком, который Бард держал в другой руке, он сделал пометку на роге и дал его женщине. Гуннхильд видела, что он указал на Эгиля. Служанка поднесла рог исландцу. Гуннхильд старалась сидеть непринужденно, держа руки на коленях. С безразличным выражением на лице она наблюдала за Эгилем.

Эльвир, с трудом борясь со сном, сидел, согнувшись, рядом с ним. Эгиль, судя по всему, поглощал все, что приносили для них обоих. Он взял рог. Ничего не ведающая служанка направилась дальше. Краем глаза Гуннхильд заметила, что Бард отвернулся.

Эгиль не отбросил рог, а, держа его в руке, внимательно осмотрел со всех сторон. Гуннхильд испуганно подумала, что он, наверно, соображает лучше, чем кажется, и держится настороже.