Самая желанная - Мэри Джо Патни

Взяв подсвечник, Диана пошла вниз – виконт следовал за ней – и отперла парадную дверь. Все остальные в доме давно уже спали, и где-то три раза пробили часы. Была глубокая ночь, самый темный ее час.

До того как Диана открыла дверь, Джервейз взял у нее подсвечник и поставил на стол, потом обнял ее и поцеловал на прощание; поцелуй был долгий и страстный – как в постели. А Диана, обвивая руками его шею, думала о том, что будет с нетерпением ждать его следующего визита.

Разумеется, Джервейз все это время понимал: глупо заявлять свои права на такую женщину, как миссис Линдсей, с какой бы нежностью, с каким бы восторгом она ни смотрела на него, – все же она была куртизанкой и не стоила того, чтобы из-за нее расстраиваться. Однако же…

Не в силах совладать с собой, Джервейз сунул руку между полами ее пеньюара и прошептал:

– Диана, я хочу, чтобы вы были моей. – Он коснулся пальцами самого интимного местечка. – Только моей, Диана.

Она молча покачала головой, и Джервейз не смог понять выражения ее лица даже в тот момент, когда почувствовал непроизвольный отклик ее тела. Ему вдруг захотелось взять ее снова: прямо здесь, на тонком восточном ковре, покрывавшем холодный мраморный пол, – но поскольку она тоже этого хотела… возможно, будет лучше, если он не удовлетворит их взаимное желание – пусть потерпит.

Выпустив Диану из объятий, он молча развернулся, отворил дверь и ушел в ночь.

Запирая дверь на засов, Диана невольно поежилась. «Что же дальше?» – спрашивала она себя. У себя в спальне она переоделась во фланелевую ночную рубашку с длинными рукавами и высоким воротом – полную противоположность тому эротическому наряду, в котором встречала любовника, – и, забравшись под одеяло, тяжело вздохнула. Диана спала в этой комнате уже три месяца, но никогда еще кровать не казалась ей такой широкой, а постель – холодной.

Несмотря на усталость, ей никак не удавалось заснуть, в ушах постоянно звучали слова Мадлен: «Плотская любовь – обоюдоострый меч». Тогда Диане казалось, что она поняла эти слова, но действительный их смысл стал ей понятен только сейчас. К тому, что произошло этой ночью, она оказалась совершенно неготовой, и случившееся ошеломило ее. И не только потому, что она открыла новые для себя миры физических ощущений, но и потому, что эта ночь внесла сумятицу в ее чувства. У них с Джервейзом возникла близость, абсолютно непохожая на ее чувства к сыну и к друзьям. И, конечно же, их влекло друг к другу – она желала его так же страстно, как он ее. Более того, ей очень хотелось уступить его желаниям: пообещать, что она будет принадлежать только ему, – чтобы суровые черты его лица смягчились и сменились неотразимой нежностью, как уже было этой ночью. Она хотела получить над ним власть, но только для того, чтобы сделать счастливым. Что ж, может быть, она и смогла бы сделать его центром своего мира, но разве для этого она приехала в Лондон?

Кое-что из произошедшего между ними Диана уже поняла, но чувствовала, что за пределами ее понимания осталось гораздо больше. Джервейз, как и она, многое испытал в своей жизни, но, в отличие от нее, почти не исцелился от душевных ран. И если она не поймет, как его исцелить, то не сможет быть с ним счастлива.

«Как же холодно одной в постели…» – со вздохом подумала Диана, обхватив плечи руками. Но все же, несмотря ни на что, она не подчинится Джервейзу. Даст бог, настанет день, когда она сможет благополучно сдаться лорду Сент-Обину, но перед этим очень многое должно измениться. Они должны быть равными в любви, а не господином и рабыней. Да-да, равными. Потому что их свела не просто судьба, а сама Немезида, богиня возмездия. Знай она заранее, что так случится, – осталась бы в коттедже Хай-Тор, но теперь уже поздно было отступать. Нить, связавшая ее с Джервейзом, оказалась настолько крепкой, что не признавать ее существование просто невозможно. В предстоящие дни она будет играть роль независимой женщины, а примет он это или нет – его выбор. Давая себе это обещание, Диана не знала, сможет ли его выполнить. А сейчас, уткнувшись лицом в подушку, она даже не знала, отчего плачет: от радости или горя.

Время обеда давно прошло, и Уайтхолл почти опустел, когда лорду Сент-Обину нанес визит министр иностранных дел. Джордж Каннинг обладал блестящим умом, был непредсказуем и очень амбициозен. С тех пор как полтора года назад умер Уильям Питт, духовный лидер партии тори, внутри партии шла ожесточенная борьба: решалось, кто займет место преемника этого великого человека. Между членами партии тори существовало согласие только по одному пункту – французов следовало победить, – поэтому они почти все силы отдавали борьбе друг с другом. Но у Джервейза не было ни малейшего желания участвовать в этой битве. В данный момент он был погружен в изучение отчетов из Португалии, однако появление Каннинга заставило его оторваться от этого занятия. Подняв глаза, он внимательно посмотрел на вошедшего. В политике очень многое зависит от конкретных людей, а дружба в Индии с сэром Артуром Уэллесли объединяла Джервейза с военным министром Каслри, одним из ближайших друзей Уэллесли. Поскольку уже некоторые обязанности министра иностранных дел и военного министра пересекались и между ними существовало скрытое, но яростное соперничество, Каннинг относился к Джервейзу с подозрением. Обычно они общались друг с другом не напрямую, а через третьих лиц, и вот сейчас Каннинг впервые сам к нему зашел.

Виконт встал и протянул министру руку.

– Добрый вечер, сэр. Тоже работаете допоздна?

И тут Джервейз увидел за спиной министра еще одного человека. Именно он, этот француз, стоял под номером один в его списке подозреваемых. Да-да, шпион по кличке Феникс!

Пожав Джервейзу руку, Каннинг небрежно кивнул в сторону своего спутника:

– Думаю, вы знакомы.

Граф Везеул, элегантно одетый во все черное, беззаботно улыбнулся.

– Конечно же, мы с виконтом знакомы. Хотя тысячу раз жаль, что лорда Сент-Обина редко видят в обществе.

Джервейз нехотя пожал протянутую руку француза. Конечно, были и другие люди, которые могли скрываться под кличкой Феникс, но Джервейз очень надеялся, что этим шпионом окажется Везеул. Под слащавым обаянием француза скрывались дерзость, ум и жестокость человека, способного на все.

Изобразив вежливую улыбку, Джервейз поинтересовался:

– Что, Везеул, решили поработать в Уайтхолле? Видит бог, нам не хватает людей.

Француз грациозно помахал своей тростью с золотым набалдашником.

– Я?.. Работать?.. Нет, сэр, я лилия в поле: не сею и не жну. Такие занятия, как работа, я оставляю трудолюбивым парням вроде вас.

Вскинув брови, Джервейз пробормотал:

– Вы недооцениваете свои достижения, граф. Ведь завязывать такие шейные платки, как у вас, – это уже большой труд.

– Нет, это искусство, – с улыбкой отозвался француз. – Я поклонник всех форм искусства.

Черные глаза Везеула насмешливо поблескивали, что подтверждало подозрения Джервейза: было очевидно, что француз знал, какого рода работой занимался виконт; возможно, даже догадывался о его подозрениях и поэтому получал сейчас тайное удовольствие от этой пикировки.