Великие княгини и князья семьи Романовых - Елена Первушина

Вместе с этим опубликовано стихотворение «Клеветникам России», написанное в связи с реакцией мировой общественности, возмущенной кровавым подавлением польского восстания, и адресованное в первую очередь французским парламентариям Могену и Лафайету, а также ряду публицистов, выступавших за международные санкции против России.

Но эти стихи возмутили многих соотечественников поэта.

Н. А. Мельгунов писал другу 21 декабря 1831 г.: «Мне досадно, что ты хвалишь Пушкина за последние его вирши. Он мне так огадился как человек, что я потерял к нему уважение даже как к поэту… Теперешний Пушкин есть человек, остановившийся на половине своего поприща, и который, вместо того, чтобы прямо смотреть в глаза Аполлону, оглядывается по сторонам и ищет других божеств для принесения им в жертву своего дара. Упал, упал Пушкин, и, признаюсь, мне весьма жаль этого. О честолюбие и златолюбие!».

А близкий друг Пушкина П. А. Вяземский делает такие записи в своем дневнике:

«15 сент. 1831 г… В той атмосфере невидимые силы нашептывают мысли, суждения, вдохновения, чувства. Будь у нас гласность печати, никогда Жуковский не подумал бы, Пушкин не осмелился бы воспеть победу Паскевича. Во-первых, потому что этот род восторгов – анахронизм… Во-вторых, потому что курам на смех быть вне себя от изумления, видя, что льву удалось, наконец, наложить лапу на мышь.

22 сент. Пушкин в стихах своих „Клеветникам России“ кажет им шиш из кармана. Он знает, что они не прочтут стихов его, следовательно, и отвечать не будут на вопросы, на которые отвечать было бы очень легко, даже самому Пушкину. За что возрождающейся Европе любить нас?.. Мне также уже надоели эти географические фанфаронады наши „От Перми до Тавриды“ и проч. Что же тут хорошего, чему радоваться и чем хвастаться, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст… „Вы грозны на словах, попробуйте на деле…“ Неужели Пушкин не убедился, что нам с Европою воевать была бы смерть? Зачем же говорить нелепости и еще против совести и более всего без пользы?».

А. И. Тургенев пишет брату: «Вяземский очень гонял Пушкина в Москве за Польшу… Пушкин – варвар в отношении к Польше. Как поэт, думая, что без патриотизма, как он понимает, нельзя быть поэтом, и для поэзии не хочет выходить из своего варварства. Стихи его „Клеветникам России“ доказывают, как он сей вопрос понимает. Я только в одном Вяземском заметил справедливый взгляд и на эту поэзию, и на весь этот нравственно-политический мир (или безнравственно). Слышал споры их, но сам молчал, ибо Пушкин начал обвинять Вяземского, оправдывая себя; а я страдал за обоих, ибо люблю обоих».

Откликнулся и польский поэт Адам Мицкевич, побывавший в России и друживший с Пушкиным (это его балладу о Будрысе и сыновьях и о красоте польских девушек позже переведет Пушкин на русский язык):

* * *

Константин не видел этого. Он уехал в Витебск, откуда написал брату: «Решил окончательно не ехать в Петербург, где я после 19-летнего почти отсутствия стал совсем чужой и где мне все стали чужими». Жить ему оставалось считаные дни. Он скончался от холеры 15 (27) июня. Легенда гласит, что последние свои слова он произнес по-польски, обращаясь к жене. Великий князь просил Жанну: «Скажи государю, что я умираю, молю его простить полякам». Когда тело клали в гроб, жена обрезала свои локоны и положила их под голову усопшего.