Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты - Дарон Аджемоглу

Небольшие различия на старте между Англией и Конго привели к тому, что в точке перелома, возникшей с расширением трансатлантической торговли, Англия встала на путь построения плюралистических политических институтов, в то время как в Конго была потеряна последняя надежда на то, что абсолютизм удастся реформировать. В большинстве африканских стран существенная прибыль, которую приносила работорговля, приводила не только к увеличению ее масштабов и к тому, что права собственности защищались все хуже, но и к постоянным военным конфликтам и, следовательно, разрушению даже тех немногих институтов, что еще работали. В течение нескольких веков любой процесс централизации государства всегда рано или поздно поворачивал вспять, и в конечном счете попытки многих африканских стран построить централизованное государство так и остались безуспешными. Хотя иногда на почве эксплуатации выгодной работорговли в Африке все же появлялись сильные государственные образования, их власть была основана на вооруженном насилии и грабеже. Таким образом, точка перелома, ознаменовавшаяся открытием Америки, помогла Англии сформировать инклюзивные институты, в то же время сделав институты Африки еще более экстрактивными.

Хотя работорговля в общем и целом прекратилась после 1807 года, последующие формы европейского колониализма также не принесли Африке процветания: они не только обратили вспять некоторые зачатки экономической модернизации в Южной и Западной Африке, но и покончили с любой надеждой на самостоятельное реформирование своих институтов самими африканскими странами. Даже за пределами территорий, где нормой жизни стали массовые грабежи и убийства — таких как Конго, Мадагаскар, Намибия или Танзания, — надежды на смену траектории институционального развития оказались призрачными.

Мало того, колониальные администрации в 1960-х годах оставили Африке еще более неудачное институциональное наследие, чем те институты, с которых она начинала до прихода европейцев. Особенности политических и экономических институтов, сформировавшихся во многих странах Африки во времена колониализма, привели к тому, что обретение независимости от метрополии стало не шансом изменить эти институты к лучшему, а отличной возможностью для беспринципных политиков воспользоваться экстрактивным характером этих институтов, а зачастую и усилить их экстрактивность. Стимулы, которые колониальные административные структуры создавали для политиков, привели к воспроизводству абсолютистских государств, не способных при этом ни контролировать собственную территорию, ни обеспечить защиту прав собственности даже на той части территории, которую они контролировали.

Промышленная революция не пришла в Африку и по сей день потому, что этот континент уже долгое время страдает от порочного круга укрепления и воспроизводства экстрактивных политических и экономических институтов. В дальнейшем (см. стр. 535) мы увидим, как в XIX веке король Кхама, дед первого премьера независимой Ботсваны Серетсе Кхамы, начал модернизацию политических и экономических институтов своей страны. Уникальный случай, но они не были уничтожены в период колониализма, во многом благодаря дипломатическому таланту, хитрости и настойчивости, которые Кхама и последующие лидеры страны проявляли в отношениях с колониальными властями. Пройдя через точку перелома, связанную с обретением независимости, эти модернизированные Кхамой институты заложили основу экономических и политических успехов Ботсваны. Это еще один пример того, какими важными могут оказаться небольшие различия на старте.

Существует традиция рассматривать исторические события как неизбежные следствия глубинных процессов и действия глубинных факторов. Хотя мы уделили много внимания тому, как историческое развитие экономических и политических институтов может приводить как к образованию порочного круга, так и «круга благоразумия» (virtuous circle), на примере развития английских институтов видно, что стечение обстоятельств тоже может играть значительную роль.

Серетсе Кхама, учившийся в 1940-х годах в Англии, влюбился там в белую девушку по имени Рут Уильямс. В результате расистский режим апартеида Южной Африки добился от англичан того, чтобы они запретили Кхаме возвращаться в английский протекторат Бечуаналенд (прежнее название Ботсваны), и Кхама был вынужден отречься от престола. Когда он все же вернулся, чтобы принять участие в борьбе за независимость страны, он решил не использовать в своих интересах сложившиеся институты, а адаптировать их к потребностям современности. Кхама был совершенно необычным для Африки правителем, посвятившим себя обустройству своей страны и не заботившимся о накоплении личного богатства; большинству африканских стран не так повезло с лидерами. В успехе Ботсваны сочетались оба фактора: и историческое развитие институтов, и стечение обстоятельств, которое привело к тому, что эти институты были не разрушены, как почти везде в Африке, а укреплены.

В XIX веке абсолютистские режимы, во многом похожие на африканские или восточноевропейские, заблокировали индустриализацию во многих странах Азии. В Китае режим абсолютной монархии сочетался со слабостью (либо полным отсутствием) вольных городов, купцов и промышленников. Китай был крупнейшей морской державой и активно вел торговлю на дальние расстояния за много столетий до того, как этим начали заниматься европейцы. Но в самый неподходящий момент, в конце XIV — начале XV века, он фактически самоустранился из международной морской торговли, поскольку правящая в Китае династия Мин решила, что созидательное разрушение, спровоцированное активными торговыми связями с другими странами, начинает угрожать власти императора в Поднебесной.

В Индии эволюция институтов породила в уникальной степени лишенную гибкости наследственную кастовую систему, которая ограничивала работу рыночных механизмов и эффективное распределение трудовых ресурсов даже гораздо сильнее, чем феодализм средневековой Европы. Кроме того, система каст помогла укрепиться абсолютистским правителям из династии Великих Моголов. Системы, чем-то напоминающие кастовую систему Индии, существовали и в Европе. Фамилии, распространенные сейчас в англоязычном мире — такие как Бейкер, Купер и Смит,[22] — это память о профессиях, передававшихся по наследству: Бейкеры пекли хлеб, Куперы делали бочки, а Смиты ковали железо. Но в Европе это цеховое разделение никогда не было таким жестким, как кастовая система в Индии, и происхождение постепенно перестало быть определяющим при выборе профессии. Индийские купцы торговали по всему Индийскому океану, а в самой Индии активно развивалось текстильное ремесло, однако система каст и абсолютизм Великих Моголов стали труднопреодолимым препятствием для развития инклюзивных экономических институтов в Индии. К XIX веку ситуация еще меньше подходила для начала индустриализации, чем раньше, поскольку Индия стала колонией Англии и метрополия установила здесь экстрактивные институты.

Китай никогда формально не был чьей-либо колонией, но потерпев поражение от англичан в двух «опиумных» войнах 1839–1842 и 1856–1860 годов, был вынужден согласиться на подписание целой серии унизительных соглашений, которые позволяли европейцам экспортировать в Поднебесную свои собственные и колониальные товары (в первую очередь опиум). Неспособность Китая и Индии воспользоваться плодами промышленной революции привела к тому, что Азия (за исключением Японии) начала отставать в развитии от уходившей все дальше и дальше вперед Западной Европы.