Ангелы смерти. Женщины-снайперы. 1941-1945 - Алла Бегунова

У них наступил период военной учебы, постепенного привыкания сугубо штатских людей к армейской жизни. Для начала им выдали обмундирование, правда, летнее, офицерское — гимнастерки с нагрудными карманами, брюки, ботинки и суконные обмотки к ним. Девушкам повезло больше: их обули в кирзовые сапоги. Боевая учеба пошла интенсивнее. Бойцы получили не только винтовки, но и станковые пулеметы «максим», ручные пулеметы «ДП», ротные минометы калибра 50 мм, стали осваивать эту военную технику.

В середине ноября девушек-снайперов перевели из пулеметной в другую роту — четвертую. Об этом похлопотал ее командир лейтенант Лукин. Причина у него была. Ему нравилась Татьяна Гаврилова, которая вместе с Натальей и Марией закончила краткосрочные снайперские курсы. Невольно Ковшова и Поливанова стали свидетелями их внезапно возникшей любви. Они изо всех сил пытались вразумить глупую и заносчивую Таню: мол, остановись, не за тем ты в армию пошла. Но Гаврилова подруг не слушала, и они с ней в конце концов поссорились. Однако для девушек эта история кончилась плохо.

Командир 2-го стрелкового полка майор С.А. Довнар, узнав о «бытовом разложении», 5 января 1942 года уволил красноармейца Т.А. Гаврилову из воинской части. Лейтенанта Лукина тоже куда-то перевели, причем с понижением в должности. Поскольку Ковшова и Поливанова вместе с Гавриловой служили в четвертой роте и когда-то водили дружбу с провинившейся, то суровый офицер, подозревая их в таком же аморальном поведении, вознамерился немедленно отправить девушек по домам.

Отчислять снайперов из личного состава 3-й Московской стрелковой коммунистической дивизии с таким позором было бы несправедливо. Все знали, что Наташа и Маша вели себя абсолютно безукоризненно и по праву считались одними из лучших бойцов подразделения как по воинской дисциплине, так и по боевой учебе. Казалось, будущее сверхметких стрелков в армии теперь висит на волоске. Но комсомольский актив вступился за них. Да и сама Наташа с присущей ей твердостью и решительностью сумела переубедить командира, отстоять их с Машей человеческое достоинство.

Довнар отменил свой приказ об отчислении Ковшовой и Поливановой из полка. Впрочем, своеобразное наказание они все-таки понесли. У них отобрали снайперские винтовки и перевели в… санитарный взвод.

«…Знал бы ты, что пришлось нам вытерпеть за эти десять дней, — писала Наташа своему другу Леониду Зубареву 14 января 1942 года. — Я думала, что совсем разучусь улыбаться. Но вот я снова улыбаюсь, и ты можешь сказать: “Первая… вторая…третья!” Дело в том, что нас здесь решили переквалифицировать на сандружинниц и приказом прикомандировали к санвзводу. Мы, конечно, пришли в ужас. Я с детства терпеть не могла докторов и по сей день не имею ни малейшего тяготения к медицинской деятельности, а тут такие дела. Жуть!!! Каждый день изволь идти на занятия вместе с санитарами и выслушивать лекции о тифе, чуме, холере, о газовой гангрене и о других подобных прелестях, или есть еще “вынос раненых с поля боя”… Все эти дни я молчала, “словно лошадь, словно рыба… и т.д.” и разговаривала только с Машей, и меня не трогали. Сегодня Маша была в полку и узнала, наконец, что нас переводят во взвод. По этому случаю у нас была бешеная радость. Жить теперь, наверное, будем прямо в деревне. Точно еще не знаю, но только не в санвзводе. Красота!!!»

В конце января Станислав Александрович Довнар сменил гнев на милость, и милость его была очень широка. Он вернул снайперам их любимое оружие и перевел в комендантский взвод, в оперативную группу при командире полка как самых лучших стрелков. Более того, капитан занялся их дополнительным образованием, так как понимал, что на краткосрочных курсах многое им объяснить просто не успели. Например, он раздобыл для них учебник по военной топографии и сам прочел несколько лекций. Также он позволил им больше тренироваться в стрельбе, выдал запас боевых патронов, в том числе и с «тяжелыми» пулями.

Майор признавал, что Ковшова превосходно владеет снайперской винтовкой. На расстоянии 300 метров она с первого раза попадала в головную мишень, в то время как он сам — только со второго или с третьего выстрела. Ее способности были очевидны, и он хотел вырастить из молодой москвички настоящего армейского стрелка-аса.

Но не все складывалось гладко на этой службе.

«Однажды мне пришлось заступиться, по справедливости, за Машу Поливанову, — вспоминал впоследствии Довнар. — Как-то возвращаясь с осмотра рубежей, я проходил мимо расположения комендантского взвода.

Там шли занятия. Вдруг я услышал взрыв грубоватого мужского хохота. Я зашел и спросил, что тут за веселье такое.

Бойцы ничего не ответили. Среди них я увидел Наташу и Машу и тотчас заметил, что щеки у Маши ярко пылают, а Наташа стоит рядом, и лицо у нее хмурое и гневное.

Командир взвода доложил мне, что происходит занятие по материальной части винтовки Мосина и в настоящий момент наступил десятиминутный перерыв. Тогда, подойдя к Наташе, я обратился к ней с вопросом: что все-таки здесь произошло? Оказывается, один из бойцов спросил у Маши, почему она забинтовала мушку и прицельное приспособление у своей винтовки. Не успела Маша ответить, как один из бойцов “разъяснил”:

— Женщины, они и женщины есть. Привыкли ребят пеленать, вот она и винтовку запеленала. Не бабье это дело, оружие!..

Я знал, что этот парень слыл во взводе шутником и острословом. Поощренный смехом своих товарищей, он продолжал высмеивать девушек за то, что они “нянькают-ся” со своими винтовками.

Уже по тону, каким рассказывала Наташа о происшествии, и по тому, как серьезно и внимательно я ее слушаю, бойцы поняли, что смеяться тут вовсе не над чем. Улыбки с лиц исчезли, воцарилась тишина.

Я объявил командиру взвода, что сейчас сам произведу осмотр и проверку состояния оружия у всех бойцов, для чего приказал немедленно построить взвод. Наташа и Маша стояли на левом фланге. А я начал проверку с правого фланга, вызывая бойцов по одному. После осмотра винтовки я задавал красноармейцам вопросы по теории стрелкового дела.

Вывод был неутешительным. Я нашел, что оружие у бойцов комендантского взвода находится в неудовлетворительном состоянии. Слабо знали они и материальную часть винтовки и совсем не имели знаний по баллистике и теории стрелкового дела. Зато у Наташи и Маши я нашел винтовки в идеальном порядке. Налицо была и вся ружейная принадлежность. На мои многочисленные вопросы по баллистике они обе ответили отлично, по Уставу, коротко и точно.

Бойцам Ковшовой и Поливановой я объявил благодарность перед строем за образцовое отношение к боевому оружию. В ответ услышал два звонких девичьих голоса:

— Служу Советскому Союзу!..»

Надо ли говорить, что сбережение оптического прицела, в котором девять линз, — одна из важных задач в снайперской службе. Конечно, стрелять можно, используя и открытый секторный прицел с хомутиком, расположенный сверху на стволе винтовки. Но все же идеальное прицеливание, и особенно — на расстояние более 300 метров, — обеспечивает именно оптика, потому к ней следует относиться очень заботливо. Оба окуляра оптического прицела закрывают специальными кожаными колпачками, всю его металлическую трубку — брезентовым чехлом. Может быть, чего-то из этих принадлежностей у Маши Поливановой не было, и она нашла собственный выход из положения. Хотя и бинты применяются. Снежной зимой для маскировки ими иногда оборачивают ствол, цевье ружья и даже приклад…