Слеза Шамаханской царицы - Вера Колочкова

А лицо в зеркале ванной – совсем больное. Глаза провалились, блестят лихорадочно. Усмехнулась своему отражению: ну что, довела себя до ручки, дурочка с переулочка? И кому, скажи, хорошо сделала? Вон как все завертелось кругом, концов не найти... Теперь еще и с Машей придется объясняться, что да как. Можно, конечно, и не объясняться, пусть Максим сам ситуацию разруливает, но, с другой стороны, жалко Машу. Она ведь любит его, и вообще... Не позавидуешь Маше в сложившейся ситуации. Ага, вот и пришла, надо идти дверь открывать...

Маша бочком вошла в прихожую, сдернула с головы модную норковую шапку с кисточками, суетливо принялась разматывать шарф, приговаривая тихим, немного дрожащим от волнения голосом:

– Извините меня за наглость, Елизавета Васильевна... Я ведь даже не спросила, отчего вы дома... Вы, наверное, болеете, да? Еще раз меня извините...

– Да ничего, Машенька. Раздевайся, проходи на кухню, сейчас будем чай пить.

– Ой, не беспокойтесь, что вы! Я ненадолго, я просто поговорить хотела... Вернее, спросить... Потому что я так больше не могу, Елизавета Васильевна, не могу...

Зайдя вслед за ней на кухню, Маша плюхнулась на диванчик, всхлипнула, закрыла лицо руками, глухо повторяя свое слезное «не могу, не могу...». Потом резко отняла ладони от лица, заговорила, икая и нервно проглатывая окончания слов:

– Полтора года, Елизавета Васильевна, полтора года... Мы же все время вместе были, уже как единое целое... И родители мои Макса очень полюбили, папа вон даже недавно сказал – выходи замуж, отличный парень, из хорошей семьи, не пьет, не курит... А я, говорит, вам квартиру сразу куплю! Однокомнатную! Представляете, Елизавета Васильевна?

– Не знаю, Маш... По-моему, вам рановато еще...

– Да нет, что вы! А чего ходить вокруг да около, если можно уже... Если квартира своя будет, почему нет? Ведь у Максима нет своей квартиры?

– Да откуда...

– Вот я и говорю! И папа сказал – хороший парень... А я его и правда люблю, Елизавета Васильевна! Я же только с ним эти полтора года, ни на кого ни разу не посмотрела! Вы думаете, ко мне никто не клеился, что ли? Ха, еще как! Да у нас в институте полно таких парней, которые из периферийных городков понаехали, которые бы за прописку, за квартиру, знаете... Всю жизнь в ногах бы валялись! А я все – Максим, только Максим... Я ж не такая...

– Да я верю тебе, верю, Машенька...

– Я его очень, очень люблю, Елизавета Васильевна! Я думала, что это теперь уже навсегда... И свадьба будет, и квартира, папа сказал... А сейчас я уже вообще ничего не понимаю! Звоню ему на мобильный, он сбрасывает... Хоть бы объяснил толком, я бы поняла, не тупая! А так... Нет, не могу, не понимаю, я уже извелась вся...

Выговорившись, она длинно всхлипнула, провела дрожащими кончиками пальцев по нижним векам, заляпанным потекшей с ресниц тушью.

– У вас салфетки не найдется, Елизавета Васильевна? Глаза потекли...

– Да, Машенька, конечно... – пугливо засуетилась она по кухонным шкафам, отыскивая салфетки. – Ага, вот... Возьми, Машенька...

– Хоть бы сказал, в чем я перед ним провинилась... – нервно разворачивая салфетку, снова расквасилась Маша, – что я ему сделала, что? Хоть бы сказал...

Конечно, ей было жалко бедную Машу. Присовокупилось к этой жалости еще и чувство неловкости – как там ни крути, а ее вина в этом разладе отношений тоже есть, хоть и косвенная. А жалость и вина, как известно, гремучая смесь, безголовая и бездумная, может любой язык развязать в порыве ненужной откровенности...

– Успокойся, Машенька, прошу тебя, ты ни в чем не провинилась. Конечно, смешно звучит, но в вашем разладе я виновата, Машенька...

Икнув, Маша застыла с развернутой в руках белым флагом салфеткой, уставилась на нее настороженно.

– Не поняла, Елизавета Васильевна... В каком это смысле? Это вы ему не позволили со мной встречаться, что ли?

– Да бог с тобой, Машенька. Нет, не в этом дело. То есть не в этом смысле...

– А в каком тогда смысле?

– Да в самом прямом, Машенька. Не хочется тебе всю подноготную выкладывать, но если уж начала...

Конечно, в душе у нее все корчилось и корежилось, когда выворачивала перед обалдевшей Машей семейные внутренности. И чем больше саму ее от собственного рассказа корчило и корежило, тем более веселела Маша, загораясь любопытством в глазах и румянцем на бледных щечках, покрытых черными разводами туши. А потом еще и выдохнула почти восторженно:

– Ни-че-го себе, какой тут у вас бразильский сериал... – откинулась на спинку диванчика, комкая несчастную салфетку в пальцах. – А что, она... Ну, эта, как ее... Она и вправду поверила, что Макс в нее влюбился?

– Не знаю, Маша. Как ты сама понимаешь, мне вся эта история глубоко неприятна. И тем более неприятна в ней роль Максима... Все это чудовищно, согласись! Но это произошло, и ничего уже не изменишь, назад не повернешь... Так что прошу тебя, не будем обсуждать подробности, договорились? Теперь ты знаешь правду, и будет с меня...

– Да, да, конечно, Елизавета Васильевна, теперь мне все понятно... Хотя нет... Извините меня, конечно, но я вас как женщину хоть убей не понимаю! Ну, узнали вы про мужа, про эту девчонку... А почему сразу ему скандал не закатили?

– Маша, Маша... Мы же договорились. Я больше не хочу это обсуждать.

– Ой, извините, Елизавета Васильевна... Просто я знаю, какую корриду моя мама по любому поводу обычно устраивает... А папа ей все равно втихую изменяет, я знаю! Ой, вы бы видели, как это все смешно у них происходит! Сначала мама папин чемодан собирает и выставляет его за дверь, а потом сутками по городу за ним бегает, умоляет вернуться... А однажды даже на улице за его любовницей погналась, я сама видела! Отмутузила ее, только перья летели... Я думала, так у всех бывает! Нет, но согласитесь, это же лучше, чем молчать... Или вы испугались, что он с вами разводиться начнет? Да не, Елизавета Васильевна, не начнет... Мужики, они же все такие – им лишь бы налево сходить, чтоб никто не узнал...

– Маш, Маша, уймись!

– Хотя, наверное, вы и правы в чем-то... – будто не слыша ее отчаяния, задумчиво, будто сама себе, проговорила Маша. – Бог его знает, что у них иногда бывает на уме... Тем более она, эта... Как ее... Она ж, сволочь, молодая да резвая... Сейчас, знаете, очень модно стало, чтоб у молодой девчонки солидный приятель был. И желательно, чтоб небедный. Но вот я, например, не такая! Я хочу, чтоб у меня все путем было – чтоб любовь настоящая, а не с козлом каким... Ой, извините меня за козла...

– Извиняю, Маш.

– Нет, правда, я не такая!

– Да я верю, верю. Это замечательно, что ты не такая. И давай прекратим дальнейшие рассуждения на эту тему, а то я уже жалею, что невольно ее спровоцировала.

– Ага, давайте... Ой, Елизавета Васильевна, а вдруг он и впрямь с разводом затеется? Да уж, в такой ситуации лучше перетерпеть... А то, знаете, горшок об горшок, размен квартиры, все дела... Да, я вас понимаю, Елизавета Васильевна...