Черная Шаль. Книга 1 - Алексей Резник

Особенно злилась высокая русоволосая девушка, как и Аджаньга, сжимавшая правой рукой, переброшенные через плечо, лямки большой спортивной сумки. Она уже собиралась что-нибудь сказать, когда в переносице унгарда отчётливо прозвучал резкий и громкий щелчок, заглушивший даже стук вагонных колёс.

– О-ё-ёй – рявкнул Аджаньга нечеловеческим голосом, полным такого же нечеловеческого страдания, и большинство пассажиров в вагоне испуганно вздрогнуло.

Дрожащее, словно кусок студня, облитое зеленоватой слизью, полупрозрачное насекомое величиной с крупного шершня, басовито жужжа, выпорхнуло из правой ноздри Аджаньги и, ни секунды не колеблясь, влетело точно в рот высокой русоволосой девушки, начавший раскрываться для гневной реплики. Но самое замечательное заключалось в том, что нос Аджаньги приобрел нормальные человеческие конфигурацию и размеры.

Девушка принялась отчаянно отплевываться, махать руками, затем согнулась в три погибели и, естественно, её стало неудержимо рвать. Народ шарахнулся в стороны от неё, от Аджаньги и от каким-то образом оставшегося невредимым насекомого, выбравшегося изо рта девушки и принявшего бешено метаться под самым потолком вагона, причем жужжание золотистокрылой полупрозрачной твари сделалось значительно басовитей и гораздо злее, чем раньше.

Кто-то, не разобравшись сорвал стоп-кран, по-видимому, не представляя – к каким последствиям может привести столь неосторожный, в высшей степени непродуманный импульсивный поступок. Под пронзительный скрежет тормозов в потускневшем помещении вагона, пассажиры посыпались на пол и на сиденья, словно сбитые метким ударом кегли. На ногах остался стоять один лишь Аджаньга, да ещё – русоволосая девушка, которой Аджаньга не дал упасть, крепко схватив ее за плечо левой рукой. Девушка породистой статью, шикарной гривой русых волос, смутно напомнила ему Аймургу – его невесту, много-много лет назад украденную злыми болотными карликами (собственно, эпитет – «добрый», в стране унгардов не имел никаких шансов прописаться). Похищение произошло за два дня до свадьбы, обещавшей получиться грандиозной и запоминающейся. Но карлики распорядились иначе, и Аджаньге никогда не удалось познать букет прелестей медового месяца.

– Аймурга!.. – с проникновенной нежностью выговорил первое слово на человеческом языке Аджаньга, не в силах справиться с ностальгическим воспоминанием – галлюцинацией о до сих пор любимой невесте.

– Что-о-о?! – ошарашенно сумела выдавить из себя девушка, бившаяся в судорогах сильнейших рвотных позывов, скорее всего, сама ясно не осознавая, о чем именно и зачем вообще что-либо спросила.

А между тем скрип тормозов перестал быть слышен и поезд окончательно остановился. Внутри вагонов тревожно мерцали лишь аварийные лампочки, почти не дававшие света, и откуда-то из глубины туннеля в автоматически раскрывшиеся двери, щедро вливался запах горелой изоляции. Помимо сгорающей изоляции ноздри Аджаньги уловили хорошо знакомые миазмы болотных испарений – теплых и влажных, пропахших древней, тысячу раз перегнившей тиной. Глаза унгарда подернулись нежной ностальгической поволокой, и он снова повторил глухим гортанным голосом:

– Аймурга! – ещё крепче при этом сжав девушку длинными мускулистыми руками. Программа мутации дала временный, но ощутимый сбой, Аджаньге явственно представилось, что он наконец-то нашел любимую невесту, а неподалеку, за ближайшим поворотом тёмного туннеля их обоих ждет родное болото, покрытое весенними цветами и молоденькой ряской…

Девушка прекратила биться в его руках: она потеряла сознание. Аджаньга перекинул её обмякшее тело через плечо, на другом плече поправил сумочную лямку и выпрыгнул из вагона…

К кладбищу стрэнг подлетал в состоянии, если так можно выразиться по отношению к стрэнгам, полной психической неуравновешенности. Он страшно напугал кладбищенских ворон, огромной стаей поднявшихся с верхушек тополей при его приближении. А когда вороны дружно встревожено каркнули, маяком полыхавший в глубинах мозга стрэнга пульсирующий смарагдовый крестик, внезапно погас и вскоре вслед за ним потускнели и совсем исчезли сиреневые пунктиры и непрерывные линии схемы кладбища.

Стрэнг сделал над кладбищем пару бесцельных кругов, затем резко развернулся и, набрав максимальную скорость, помчался назад в нашу квартиру. Он злился сам на себя – теперь уже окончательно не понимая, с какой целью ему нужно было лететь на кладбище, вместо того, чтобы крепко обнимать плечи очередного хозяина…

При мысли о теплых хозяйских плечах стрэнг испытал молниеносный ураганный приступ голода. В этот момент он пролетал над частными домами поселка под названием Борзовая Заимка. Рядом проходила железнодорожная ветка, за нею – узкая полоса соснового леса, вплотную подступавшая к территории завода синтетического волокна, огороженной в три ряда колючей проволокой.

За тремя проволочными рядами трудились преимущественно расконвоированные заключенные, продолжавшие отбывать срок. И так уж исторически сложилось, что семьдесят процентов мужского населения Борзовой Заимки прошли тюрьмы, ссылки и зоны. И Борзовая Заимка, наряду с Цыганской Слободой, заслуженно считалась во всех отношениях одним из самых гиблых городских районов. Ничего хорошего не видели в своей жизни большинство жителей Заимки, и для полного счастья им не хватало только ночных визитов невиданного кровожадного крылатого чудовища – стрэнга. Гонимый голодом и привлеченный запахом близко находившихся живых людей, стрэнг заложил крутой вираж, спикировав на добротный кирпичный дом, в окошках которого горел свет.

Стрэнг неподвижно повис в воздухе напротив одного из окошек и сквозь незатейливые ситцевые занавески заглянул в комнату. Комната эта оказалась чем-то наподобие гостиной. В ней за накрытым столом сидела семья – мама с папой, двое ребятишек – мальчик с девочкой, дедушка и бабушка, и, несмотря на совершенно неурочный для такого занятия час, ужинала. На столе стоял большой самовар, большое овальное блюдо с мясным пирогом. Мама разливала чай, папа нарезал порционными кусками пирог и раскладывал получавшиеся порции по тарелкам. Судя по улыбавшимся лицам и энергично шевелившимся губам, все члены, по-видимому, очень дружной, семьи что-то оживленно обсуждали.

Стрэнг, сам того не зная, безошибочно выбрал одну из немногих счастливых, выражаясь казённым языком – благополучных семей Борзовой Заимки. В новом своем качестве он не мог долго терпеть голод и немедленно начал аккумулировать энергию, необходимую для успешного нападения.

А счастливая семья, вкусно ужинавшая мясным пирогом, оказывается, праздновала встречу с дедушкой и бабушкой. Дедушка и бабушка приехали из-под далекого Иркутска навестить своих детей и внуков. Дети и внуки ездили встречать дедушку и бабушку на железнодорожный вокзал, и примерно полчаса назад все с вокзала-то и вернулись. И за столом царила теплая радостная атмосфера, какая может возникнуть лишь между по-настоящему родными людьми, давно друг друга не видевшими, и которым много было что рассказать друг другу.

Они и говорили разом обо всем взахлёб – словно все еще не веря самому факту долгожданной встречи. И лишь минуту назад прервался внезапно радостный говор: лампочка ли потускнела на миг под старым абажуром, бабушке ли плохо сделалось с сердцем – она как-то негромко жалобно ойкнула, побледнела, схватилась сухонькой темной рукой за левую половину груди.