Большая игра - Борис Сапожников

Мы плясали в крымской пыли танец смерти и стали. Звенели, сталкиваясь, клинки, рассыпая снопы искр. Увертывались от ударов, парировали их и били в ответ, не задумываясь. Мы превратились в двух диких зверей, схватившихся не на жизнь, а на смерть, – только инстинкты и жажда крови, застящая разум. Только звон двух клинков и остро отточенная смерть.

Очередной удар Лэйрда был столь силен, что я отлетел на пол-аршина и, не удержавшись на ногах, покатился по мелкой крымской пыли. Она забилась в рот и, что куда неприятней, в глаза. Прежде чем отплевываться, я провел левой рукой по глазам, чтобы хоть как-то очистить их от пыли. Не слишком помогло – лишь размазал грязь по лицу и добился того, что глаза защипало от пота. Однако заметить атаку врага я успел вовремя. Не вставая, перекатился через плечо, уходя от удара, и почти вслепую ткнул саблей в ответ.

И тут в дело вступил его величество случай – клинок сабли распорол правую руку Лэйрда от предплечья по самого плеча. Затрещала ткань красного мундира, по руке его хлынула кровь, пальцы рефлекторно разжались, выпуская рукоять секача. Он удержал оружие одной левой, но ни о какой атаке уже речи идти не могло. Я тут же кинулся на него, нанося удар по оружию. Мне снова повезло – Лэйрд как раз перехватывал секач поудобней и не сумел отбить моего выпада. Более того, клинок отсек ему большой палец у самого основания и распорол запястье. Лэйрд выпустил оружие. Оно упало в крымскую пыль. Бой был окончен.

Игрок выпрямился, встал, опустив руки, по которым стремительными ручейками стекала кровь, собираясь у ног в небольшую лужицу. Он ждал моего последнего удара – того самого, что оборвет его жизнь. Вот только я тоже ничего не имел против него, да и дрался уж точно не за деньги. Мне не было никакого резона убивать Лэйрда. Более чем достаточной наградой стали покрасневшие от ярости лица генерал-майора Рича и его секунданта.

– Возвращайся к своим нанимателям, – сказал ему я. – Мне твоя жизнь без надобности. Я победил и отстоял честь своего командующего.

Лэйрд совершенно неожиданно для меня опустился на колено и неловкими движениями поднял с земли свое оружие.

– Ты сохранил мне жизнь, – произнес он, – и теперь забери мое оружие, чтобы я смог взять его с твоего трупа.

Лэйрд встал на ноги и протянул свой секач.

– Это будет не так просто сделать, – заявил я, принимая оружие.

– Достойный враг для игрока, – усмехнулся Лэйрд, – лучшего не придумать, уж поверь мне.

– И что же? – спросил у меня Дорчжи, слушавший историю как завороженный. – Все так и было?

Уже и извозчик сидел чуть ли не вполоборота, едва следя за пустынной дорогой на Москов. Похоже, моя история пришлась по душе и ему.

– Может быть, кое-где и приукрасил, – пожал плечами я, – но в целом не сильно отступил от истины.

– Я слышал, что Дерек Лэйрд погиб в Крыму, – удивился Дорчжи, – а по вашим словам выходит, что вы его пощадили.

Он не то чтобы не верил мне, просто хотел во всем разобраться – внести ясность.

– Он и погиб, – ответил ему я, – но в следующем бою при штурме Арабата.

– В бою? – еще сильнее удивился Дорчжи. – Разве игроки ходят в бой?

– Когда приходится, становятся в строй с простыми солдатами или едут вместе с офицерами. Но с Лэйрдом дурную шутку сыграли сами наниматели, припомнив ему временный патент лейтенанта.

Не прошло и пяти минут, как извозчик остановил уставшую от долгой дороги лошадку.

– Все, господа хорошие, – заявил он, – вот Москов, так что извольте вылезать.

– Все как рядились, – кивнул я, выскакивая из повозки.

Приятно было размять ноги после долгой поездки. Дорчжи не отстал от меня.

Вместе мы поспешили к остановке трамвая, вагон которого уже показался из-за поворота. Садясь в него, я обернулся и глянул в ту сторону, где остался извозчик. Тот сплюнул под копыта лошади и, тронув ее вожжами, отправился подальше от остановки. Здесь-то много клиентов не наловишь уж точно. Про себя, наверное, он ругал трамваи на чем свет стоит.

Купить в магазине готового платья костюм и пару рубах для Дорчжи труда не составило. Развитая фигура его была все же самой что ни на есть стандартной. Тем не менее после магазина готового платья отправились прямиком к моему знакомому еврею-портному, чтобы как следует подогнать костюм по фигуре.

– Для чего это, капитан? – возмутился Дорчжи, когда мы вышли из магазина и поехали вовсе не за оружием.

– Игроки в моей команде должны выглядеть самым лучшим образом, – отрезал я не терпящим возражений тоном. – С первых же твоих премиальных мы справим уже нормальный костюм, который сошьют по твоим меркам. А пока придется довольствоваться тем, что имеешь.

– Да мне и так хорошо.

– Это потому, что ты не привык носить нормальные костюмы, – усмехнулся я. – Вот когда наденешь костюм, уже подогнанный старым Шмуэлем, тогда поймешь, насколько удобнее его стало носить.

Дорчжи пришлось смириться – он быстро понял, что я своих решений не меняю.

Я оценил преимущества электрических трамваев перед извозчиками. Теперь мне стало ясно, почему они постепенно вытесняют ванек. При почти одной скорости передвижения – ваньки в отличие от лихачей никогда не гнали лошадей – поездка выходила в разы дешевле. Да еще и без торга и вечного извозчичьего нытья о том, что хорошо бы и накинуть хоть копеечку или хоть денежку, а то хоть бы и полушку. В трамвае же все просто. Вошел, занял место, на выходе оплатил проезд кондуктору – и никакой лишней суеты.

Старик Шмуэль был классическим еврейским портным – за это он мне и нравился. Я ходил к нему подгонять повседневные мундиры, он же сшил и мой единственный парадный, в котором лишь раз показался в свете на балу в честь отбытия нашего корпуса в Крым. Шмуэль ютился со своим огромным семейством в подвале богатого дома, на первом этаже которого находилась его портняжная мастерская. Жилище его с виду было убого, жена и дети, да и сам Шмуэль одевались опрятно, но очень бедно. Так сразу и не скажешь, что он один из самых преуспевающих портных в Москове.

В мастерской Шмуэля всегда было удивительно светло – на чем он никогда не экономил, так это на освещении. Внутри обычно горели несколько газовых ламп. Но когда вошли, в глаза нам с Дорчжи ударил свет столь резкий и неприятный, что оба рефлекторно прищурились и прикрыли их рукой.

– О, ваше сиятельство, ваше сиятельство, – услышал я знакомый чуть надтреснутый голос старого Шмуэля, – вы простите за это маленькое неудобство, я сменил газовые лампы на электрические. Они светят ярче и не оставляют осадка на тканях, вот только денег стоят немалых – и приходится разоряться на электричество, а оно тоже, знаете ли, чего-то да стоит.

Шмуэль подошел к нам и низко поклонился мне. За его спиной маячили двое сыновей – ребята довольно крепкого телосложения. Они не раз отбивали мастерскую отца во время еврейских погромов, случавшихся в южной столице империи с завидной регулярностью. Оба состояли в нелегальном отряде еврейской самообороны и с дубинкой обращались куда лучше, чем с иглой.