Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV-XX вв. - Джон Патрик Бальфур

Канун-наме описывала также обычаи и формальности двора султана, которые в своей жесткой иерархичности, помпезности, роскоши и замысловатом церемониале во многом повторяли византийскую модель — особенно это касалось «порядка церемоний», заложенного в X веке Константином Порфирогенетом (Багрянородным). В первую очередь, речь шла об изъявлениях покорности, которых султан, как и византийские императоры, требовал от иностранных послов. Традиционный возглас приветствия султану напоминал приветствие базилевсу (василевсу). Этот титул имели византийские императоры, и подданные считались их рабами. Византийские хроники действительно все еще называли султана базилевсом — исламским базилевсом.

Как и в Византии, такие вопросы, как дворцовая церемония, одежда и этикет, были изложены в мельчайших подробностях. Мехмед, со своей стороны, определил, что ранг и обязанности каждого дворцового чиновника должны быть узнаваемы по цветам одежды. Визири, например, носили зеленые одежды, камергеры — ярко-красные. Что касается исламской иерархии, муфтии носили белые одежды, представители улемы — лиловые, муллы — небесно-голубые. Цвет обуви также имел значение. У государственных служащих она была зеленого цвета, у дворцовых чиновников — светло-красная. Помимо цвета, важным был и стиль костюма — покрой рукавов, применявшийся для отделки мех, но главное — форма тюрбана и бороды его обладателя. В исламском обществе головной убор имел особое символическое значение. Тюрбан был предназначен исключительно для мусульман. Предполагалось, что немусульмане, франки или греки, будут носить шапочки красного, черного или желтого цвета, а их обувь должна отличаться по цвету от обуви мусульман — туфли и сапоги греков, армян и евреев должны были быть черного, фиолетового и голубого цвета соответственно.

Лишь в одном случае Мехмед II отошел от традиций своих османских предков, отдав предпочтение примеру Византии. Раньше султаны были доступны для своих подданных и могли общаться с ними в относительно неформальной обстановке. Но с завоеваниями в Европе и под влиянием Византии пришла забота о священном характере личности суверена наряду с обычаем изоляции, уместным для величия, применительно не только к его гарему, который стал надежно охраняться евнухами, но и к самому султану. Мехмед уже отошел от практики своих предков, которые свободно делили стол со своими подданными, и даже от практики своего отца, Мурада II, который ограничил до десяти человек число тех, кто мог обслуживаться с ним за одним столом. Мехмед питался в одиночестве, издав декрет, «отлучивший» от монаршего стола всех визирей и других чиновников: «Это не моя воля, чтобы кому-то подавали на стол пищу вместе с моим императорским величеством, исключая тех, в ком течет королевская кровь».

В своем первом дворце, выстроенном на третьем холме, Мехмед не смог достичь достаточной изоляции, поскольку дворец был расположен за не вполне подходящими стенами, в квартале города, слишком населенном, чтобы можно было претендовать на должную отчужденность. Этот фактор повлиял на выбор места для нового дворца, Великого сераля, или Дворца Пушечных ворот. Его он начал строить в 1465 году в центре бывшего византийского Акрополя — на мысе, господствующем над местом слияния трех морей — Золотого Рога, Босфора и Мраморного моря, который стал известен как мыс Сераль. Планы строительства дворца, разработку которых доверили персидским, арабским и греческим архитекторам, были настолько грандиозны, что его завершение, как изначально предполагалось, потребовало бы двадцати пяти лет. Но благодаря исключительно высокому уровню оплаты труда, щедрому бакшишу, раздаваемому рабочим, и большой движущей силе личного контроля Мехмеда дворец был закончен в течение одной четвертой части намечавшегося срока. Внутри его высоких крепостных стен с тремя воротами и двумя внутренними дворами располагались бесчисленные здания, спроектированные большей частью в форме элегантных беседок. С каждой стороны (об этом пишет современник султана, греческий биограф Критовул) были «обширные и очень красивые сады, в которых росли все вообразимые растения и фрукты. Вода, свежая, чистая и пригодная к питью, лилась в изобилии с каждой стороны; стаи птиц, съедобных и певчих, гоготали и щебетали; везде бродили стада и домашних и диких животных». Тут в зимнее время между кампаниями султан скрывался от взглядов публики, появляясь на улицах города только в случае возникновения государственных дел и в сопровождении усиленной охраны.

Планируя этот новый Сераль, Мехмед намеревался создать новую модель придворной жизни турок на многие века вперед. Дворец был разделен на две основные секции — внешний двор, отведенный для официальных служб и кабинетов султана, включая помещение дивана, и внутренний двор, с тронным залом и апартаментами султана, помещениями для евнухов и пажей. Веком позже он превратился в Дом блаженства, отведенный под апартаменты женщин султана и, соответственно, включивший его гарем. Сам Мехмед предпочел расположить гарем в другом месте, в его прежнем дворце на третьем холме, который вместе с 370 евнухами остался таким образом центром его частного домохозяйства.

В Сераль вели трое последовательно расположенных ворот. Первые ворота, связывающие Сераль непосредственно с городом, назывались Имперскими воротами, или Баб-и-Хумайн. На них сохранилась надпись, сделанная в память его основателя: «Султан Мехмед. Тень и дух Бога среди людей, монарх этой земли, господин двух континентов и двух морей, востока и запада, покоритель города Константинополя». С ранних времен турки использовали дворцовые ворота для отправления закона и справедливости, и, возможно, именно эти ворота, традиционно повторяющие очертания величественного главного входа (портала) султанского шатра с четырьмя шестами, передали турецкому правительству название Порта, или, как впоследствии его стали именовать европейцы, Высокая (Блистательная) Порта.

Ага, или привратник, регулировавший сообщение между Сералем султана и внешним миром, был главой белых евнухов, контролировавших официальную часть дворца и персонал. Он, по сути, был церемониймейстером, а также доверенным лицом султана. Ему подчинялась целая иерархия других белых евнухов, выполнявших разные функции камергеров двора. Параллельно ему существовал начальник черных евнухов, ага, контролировавший тех, кто служил в помещениях для женщин, впоследствии переведенных внутрь Сераля. Использование евнухов, неизвестных ранним османским султанам, было обычаем, заимствованным у Византийской империи, которая в свою очередь позаимствовала его на Востоке. Поскольку ислам запрещал кастрацию, османы ввозили евнухов из христианских стран, в то время главным образом с Кавказа, при посредстве торговли, которая, как и торговля рабами, в основном находилась в руках евреев.

Главный белый евнух контролировал весь персонал двора султана, в то время состоявший примерно из 350 человек. Все они были бывшими христианами, как и все гражданские и большинство военных чиновников Османского государства, от великого визиря и его коллег-визирей до провинциальных губернаторов, владельцев фьефов, сборщиков налогов и исполнительных чиновников различных рангов. Все они входили в «Рабскую челядь» султана, прототипом которой был Сераль. Они были личными рабами своего хозяина и оставались таковыми на протяжении всей жизни, независимо от любого продвижения по службе и властных полномочий, которых они могли достичь. Это был продукт синтеза двух институтов, военного и гражданского. Он изначально произошел от девширме, или закона о наборе, который европейцы назвали «законом внесения дани детьми». На основании его был создан корпус янычар, после чего он развился и при Мураде II стал инструментом не только военного, но и гражданского управления. Мурад создал новый более эффективный правящий аппарат взамен старого, который унаследовал и, в свою очередь, усовершенствовал его сын.