Кузница души - Маргарет Уэйс

Щелчок желтых зубов чуть не лишил Карамона руки.

Отчаявшись пройти к двери, Карамон решил попробовать другой путь. Он думал, что постучит в окно. Волк думал, что он не постучит. Волк оказался прав.

Карамон не мог уйти. Только не без настойки. Кричать с улицы было не очень–то вежливо, но в сложившихся обстоятельствах это было все, что оставалось отчаявшемуся Карамону.

— Чокну… я хочу сказать… — Карамон вспыхнул и начал снова. — Госпожа Меггин! Госпожа Меггин!

В окне появилось лицо. Лицо принадлежало женщине средних лет с собранными сзади в пучок седыми волосами и ясными, чистыми глазами. Она не была похожа на сумасшедшую. Она внимательно оглядела мокрого несчастного Карамона и отошла от окна.

Сердце Карамона ушло в пятки, которые к этому времени покрывал толстый слой грязи. Затем он услышал скрежетание открывающегося засова. Дверь распахнулась настежь. Женщина сказала волку что–то, что Карамон не разобрал.

Волк перевернулся на спину, так что все его четыре ноги оказались в воздухе, и старуха принялась почесывать ему пузо.

— Ну, малыш, — сказала она, — зачем же ты пришел? Погода не слишком подходящая для того, чтобы кидать камни в мой дом, а?

Карамон залился свекольно–красным румянцем. Та история с камнями случилась давно, он тогда был маленьким мальчиком, и он был уверен, что она не узнает его теперь.

— Ну, что же тебе нужно? — повторила она.

— Кора, — произнес он наконец, оправившись от изумления и стыда. — Какая–то кора. Я… я забыл какая.

— Для чего это? — раздраженно спросила Меггин.

— Э… Кит… Нет, я не это имел в виду. Это мой брат. У него жар.

— А, настой ивовой коры. Пойду принесу. — Старая карга оглядела его. — Я бы предложила тебе войти в дом, укрыться от дождя, но держу пари, что ты откажешься.

Карамон заглянул внутрь хижины позади нее. Жаркий огонь в очаге выглядел заманчиво, но потом Карамон разглядел череп на столе — человеческий череп, с другими костями вокруг. Он узнал ребра и позвоночник. Если бы он не боялся так сильно, он мог бы предположить, что женщина пыталась построить человека, начиная со скелета и продвигаясь наружу.

Он сделал шаг назад.

— Нет, госпожа. Благодарю вас, госпожа, но мне достаточно удобно здесь.

Старуха хихикнула. Она закрыла дверь. Волк свернулся на крыльце, не сводя одного из желтых глаз с Карамона.

Он стоял под дождем, тревожась за брата, надеясь, что старуха не провозится долго, и раздумывая, стоит ли ей доверять. Может быть, ей захочется добавить костей к своей коллекции. Может быть, она пошла за топором…

Дверь открылась так неожиданно, что Карамон подпрыгнул.

Меггин протянула ему маленький стеклянный пузырек.

— Держи, малыш. Скажи своей сестре, чтобы давала Рейстлину по ложке этого снадобья утром и вечером, пока жар не уйдет. Понял?

— Да, госпожа. Спасибо, госпожа. — Карамон принялся шарить в кармане в поисках монет. Осознав, что она сказала, он раскрыл рот. — Это не… э… не для моей сестры. Она… не совсем здесь. Она уехала. Я не… — Карамон замолчал. Лжец из него был никудышный.

Меггин снова захихикала.

— Ну конечно же, она уехала. Я никому не скажу, не бойся. Надеюсь, твой брат скоро поправится. Когда ему будет лучше, скажи, чтобы он пришел навестить меня. Я по нему скучаю.

— Мой брат сюда приходит? — удивленно спросил Карамон.

— Да, и очень часто. Кто, ты думаешь, научил его обращаться с целебными травами? Уж точно не этот тупица Теобальд. Он не отличил бы одуванчика от дикой яблони, даже если бы сел на него. Ты запомнил дозу, или мне записать ее на бумажке?

— Я… я помню, — сказал Карамон. Он протянул ей монету.

Меггин отстранила его руку.

— Я не беру денег с друзей. Мне жаль, что случилось с твоими родителями. Приходи и ты навестить меня когда–нибудь, Карамон Мажере. Мне бы хотелось с тобой поговорить. Держу пари, ты умнее, чем сам думаешь.

— Хорошо, госпожа, — вежливо сказал Карамон, не имея ни малейшего представления, о чем она говорит, и ни малейшего желания принять ее предложение.

Он неуклюже поклонился, и потопал по грязи к ступеням, ведущим назад к деревьям, держа бутылочку с эликсиром так же осторожно, как мать держит новорожденного младенца. Его мысли были окончательно спутаны. Рейстлин навещал эту старую ведьму. Учился у нее. Может быть, даже трогал тот череп! Карамон поморщился. Все это было ужасно странно.

Он был так взволнован этим, что совершенно забыл, что ему было поручено остановиться у гостиницы и купить бренди. Кит яростно отругала его за это, когда он добрался домой, и ему пришлось снова идти за ним, несмотря на дождь.

Рейстлину было очень плохо в течение нескольких дней. Жар немного унимался после ложки ивовой настойки, но возвращался снова, и каждый раз с новой силой. Китиара говорила, что это пустяки всякий раз, когда Карамон спрашивал, но он мог видеть, что и она тревожится. Иногда по ночам, когда она думала, что он спит, Карамон замечал, как Китиара тяжело вздыхает и нервно барабанит пальцами по ручке кресла–качалки их матери, которую Кит притащила в маленькую комнату, что близнецы делили между собой.

Китиару нельзя было назвать заботливой нежной сиделкой. Она не терпела слабости. Она твердо решила, что Рейстлин будет жить. Она делала все, что было в ее силах, чтобы он поправился, и злилась, когда ему не становилось лучше. Теперь она решила всерьез вступить в борьбу. Выражение ее лица было таким хмурым, твердым и решительным, что Карамон спрашивал себя, не боится ли смерть встретиться с ней.

Вероятно, смерть боялась, потому что на четвертый день болезни Рейстлина ситуация изменилась.

Утром Карамон проснулся после беспокойной ночи. Он обнаружил, что Китиара спит, привалившись к кровати его брата, ее голова покоилась на ее руках, глаза были крепко закрыты. Рейстлин тоже спал, и это был не тяжелый, наполненный кошмарами сон больного, но исцеляющий, спокойный сон. Карамон потянулся пощупать пульс брата и нечаянно задел плечо Китиары.

Она вскочила на ноги, схватила его за воротник рубашки, туго свернув его у шеи. В другой ее руке уже блестел в лучах утреннего солнца нож.

— Кит! Это я! — квакнул полузадушенный Карамон.

Кит смотрела на него, не узнавая. Затем ее губы растянулись в кривой ухмылке. Она отпустила его, разгладила складки на его рубашке. Нож быстро исчез, настолько быстро, что Карамон не заметил, куда она его спрятала.

— Ты меня напугал, — сказала она.

— Ты меня тоже, — с чувством сказал Карамон. Его шея все еще болела там, где ткань врезалась в кожу. Он потер шею и с опаской посмотрел на сестру.

Она была меньше ростом и легче него, но он был бы мертвецом, если бы не заговорил. Он все еще мог чувствовать ее руку, собирающую ткань у его горла, лишающую его дыхания.