Орел девятого легиона - Розмэри Сатклиф

Спасти нас мог только такой легат, который сам умел бы воевать. Но наш легат бои видал только показательные, на Марсовом поле, и был до того заносчив, что не желал слушать боевых командиров. Так что к тому времени, как мы достигли старой ставки Агриколы на Северном Валу и устроили там базу, мы потеряли еще одну тысячу солдат — умершими или дезертировавшими. Старые укрепления разваливались, запасы воды давно истощились, а северные племена успели накопить силу. Варвары сидели под стенами крепости и выли, как волки на луну. Одну атаку мы выдержали. Потом скатили мертвецов в речку и, когда варвары отошли зализывать раны, выбрали оратора, пошли к легату и сказали: «Теперь мы постараемся договориться с татуированным народом, чтобы они нам дали уйти. Валенцию оставляем в их руках, нам на нее наплевать». Легат сидел в походном кресле, которое мы тащили за ним всю дорогу от Эборака, и поносил нас всеми бранными словами. Мы их, конечно, заслуживали, спору нет, но брань ему не помогла. Больше половины легиона взбунтовалось, и многие из моей центурии тоже. — Гверн отвел взгляд от огня и повернулся лицом к Марку. — Меня среди них не было. Клянусь Владыкой легионов! Я тогда еще не покрыл себя позором, еще держал в узде тех, кто оставался мне верным. Теперь до легата дошло, в чем была его ошибка, он мягче заговорил с легионерами, хотя они стали мятежниками, и поступил так вовсе не из страха. Он посоветовал им сложить оружие, которое они подняли против своего орла, и поклялся, что никого не подвергнет немедленной расправе, даже зачинщиков; поклялся, что если мы впредь будем выполнять свой долг, он по возвращении честно перечислит в рапорте и плохое, и хорошее. Как будто могла идти речь о возвращении! Но даже если б нам и был открыт путь назад, время обещаний прошло. С того момента, как когорты взбунтовались, об отступлении уже не могло быть и речи, все отлично знали, каков будет приговор сената…

— Казнь, — тихо проговорил Марк, когда Гверн запнулся.

— Да, казнь. Странно тянуть жребий из шлема и знать, что одна соломинка из десяти означает смерть, и того, кто ее вытянет, забьют камнями.

Так что все окончилось схваткой. Вот тогда и убили легата. Он был храбрый человек, хотя и глупый. Он вышел вперед без оружия, за спиной у него стояли знаменосец и безбородые трибуны; он обратился к толпе, призывал солдат вспомнить свою присягу и обзывал их шавками с Тибра. Тогда один из солдат ударил его копьем, и тут уж стало не до разговоров…

Через укрепления тучами повалили бритты довершать кровавое дело. К рассвету в крепости едва набралось бы в живых на две полные когорты. Остальные погибли. Не все, нет! Многие ушли через крепостной вал вместе с бриттами. Вполне вероятно, что они сейчас живут по всей Каледонии, как я, с местной женой и сыновьями.

Едва рассвело, твой отец созвал тех немногих, кто остался; мы все стояли на площади перед преторием с мечом в руке. Наспех посовещавшись, мы решили вырваться из старой крепости, ставшей смертельной ловушкой, и постараться донести орла до Эборака. Договориться с варварами и думать было нечего. Они нас теперь не боялись. К тому же у всех у нас жила надежда: если мы пробьемся с боем, сенат не сочтет нас опозоренными. Варвары той ночью пировали — так низко мы пали в их глазах. И пока они пьянствовали и бездельничали, мы выбрались наружу, спустившись по южному склону, и прошли мимо них незамеченными, благодаря темноте и туману. Впервые в жизни туман сослужил нам хорошую службу. Мы тронулись в сторону Тримонтия.

Варвары взяли наш след на рассвете и пустились за нами в погоню — просто так, потехи ради. За тобой когда-нибудь охотились? Мы шли целый день из последних сил, тяжело раненные падали и умирали. Мы слышали, как они стонали в тумане. Скоро я тоже свалился. Меня ранило, в рану можно было засунуть три пальца, мне было скверно. Но я бы еще мог идти, если бы не погоня. Погоня — вот что лишало сил. В сумерках, когда преследователи ушли подальше, я сделал попытку спастись. Заполз в заросли утесника и притаился. На меня чуть не наступил один варвар, но меня не заметили, и, когда стемнело и охота ушла далеко, я сбросил свою сбрую. Я ведь похож: на пикта? Это потому что я из Северной Галлии. Кажется, я брел всю ночь. А на рассвете забрел в деревню и упал на пороге первой попавшейся хижины. Меня втащили в дом и выходили. Мурна выходила. То, что я — римский солдат, их ни капли не смутило: не я первый переходил на сторону племен, да и Мурна защищала меня, как львица своего детеныша. — На миг в голосе его послышался призвук смеха, но тут же голос опять зазвучал резко и мрачно: — Несколько ночей спустя я увидел, как на север пронесли орла, с большой торжественностью — в сопровождении множества факелов.

Последовало долгое, тяжелое молчание. Затем Марк сказал сдержанно и жестко:

— Где они погибли?

— Не знаю. Знаю только, что до Тримонтия они не дошли. Я не один раз заглядывал туда и никаких следов сражения не нашел.

— А как было с моим отцом?

— Когда меня ранили и я упал, он стоял рядом с орлом. Когда орла несли на север, пленников не было.

— Где орел теперь?

Гверн протянул руку, коснулся кинжала у Марка за поясом и посмотрел ему прямо в глаза.

— Если тебе пришла охота умереть, вот лучший способ. Зачем понапрасну совершать дальний путь?

— Где орел теперь? — повторил Марк, словно не слышал слов охотника. Он не сводил с него глаз, и Гверн наконец ответил:

— Не знаю. Но наутро, как только рассветет, я попробую показать тебе, в какую сторону идти.

И только тут Марк осознал, что лицо хозяина освещает лишь свет костра, а за ним все расплывается в синеватой мгле.

Этой ночью Марк спал мало. Он лежал неподвижно, закинув руки за голову. Все эти месяцы он жил мечтой. Да, собственно, если подумать, он жил мечтой с восьмилетнего возраста. Она была яркой, согревала душу, теперь она была разбита, и ему стало холодно, он вдруг почувствовал себя значительно старше, чем был несколько часов назад. Каким же он был глупцом, безмозглым глупцом. Упрямо цеплялся за свою веру: раз в Девятом легионе служит отец, значит, от легиона нельзя ждать ничего дурного. Но теперь-то он знает: легион был порченный, гнилое яблоко, треснувшее под каблуком. Владыка легионов! Что же должен был пережить отец!

Однако среди обломков мечты оставалось нетронутым одно: орла надо разыскать и вернуть в Рим, иначе рано или поздно он превратится в угрозу для границы. Мысль эта немного утешала, все-таки он докажет свою верность памяти отца.

Наутро они поели, затушили и разбросали костер, после чего Марк, стоя возле своей лошади, послушно устремил взгляд в сторону северо-запада, куда показывал палец Гверна. Легкий ветер обвевал лицо, вниз на склон падала его тень, словно ей не терпелось опередить его, поскорее тронуться в путь; до него донесся дикий и нежный голос ржанки — голос одиночества, от которого на душе делалось неуютно.

— Вон туда, там начинается долина, — сказал Гверн. — Брод ты найдешь по наклонной сосне, она растет рядом. Переправитесь и держитесь правого берега, иначе между вами и Каледонией окажется широкий залив Клоты. А так — два, самое большее три дня, и охотничья тропа приведет вас к северной границе.