Саботаж - Артуро Перес-Реверте

– Здесь? Где «здесь»?

– Вы поняли, о чем я.

– Нет, клянусь вам. Не понимаю.

Пауза. Музыка. Они двигались очень медленно, обняв друг друга. Эдди еще за столом сняла болеро, и шелковая блузка с завязывающимися крест-накрест на спине полами обрисовывала протяженные линии торса. Правой рукой, мягко обхватившей тонкий стан, Фалько чувствовал тепло ее тела.

– Вы понравились Лео, – пробормотала она.

– А он – мне.

– Да… Похоже на то.

На лице Фалько заиграла спокойная улыбка – испытанная, привычная улыбка славного малого:

– А вам?

Эдди как будто задумалась на миг.

– Я немного сбита с толку… У вас есть средства развернуться в Париже. Создается впечатление, будто у вас тут множество знакомых, и держитесь вы очень уверенно. – Она смотрела с подозрением. – Зачем мы-то вам понадобились?

– Вы мне помогли выйти на Пикассо.

– Прекрасно обошлись бы и без нас, – она снова сильно тряхнула головой, взметнув гладкие стриженые волосы. – У вас имеется Гупси.

К этой минуте Фалько был уже в полной готовности. Он успел вырыть окопчик и юркнуть за бруствер.

– Послушайте меня, Эдди, – сказал он безмятежно. – Я восхищаюсь Лео. То, что он совершил в Испании, просто невероятно.

– Ну, кажется, до Испании вам мало дела.

– Тут вы ошибаетесь. Вспомните-ка… Что сказал Гупси в нашу первую встречу?

– Да-да, санитарный транспорт… – перебила она. – Помню. На Лео это произвело впечатление. Он сказал, что вы хороший человек.

– Я хочу помочь ему, – настойчиво продолжал Фалько, нащупав твердую почву под ногами. – Знаю, у него есть некие проекты. Книга… фильм… Я никогда не имел дела с кинематографом, но, может быть, сейчас пришло время попробовать?

Вот теперь Эдди проявила искренний интерес:

– Хотите принять участие? Вложиться?

– Не исключено.

– Лео обрадуется… О какой сумме идет речь?

– Пока не знаю… Зависит от нескольких факторов. Но для начала мог бы вложить тысяч двести-триста франков. Я молчал, потому что не знал, как подойти… Боюсь обидеть его.

Впервые за все время их танца она рассмеялась:

– Уверяю вас – если предложить человеку субсидировать его фильм, он не обидится.

– Вы сняли камень у меня с души.

Оркестрик смолк, и на эстраду вышла женщина. Танцевавшие остались на площадке в ожидании и предвкушении. Она была очень высока ростом, и казалось, от ее тела, затянутого в жемчужно-серое длинное платье с треугольным декольте, похожим на ножевой разрез, исходит какая-то завораживающая первобытная сила. В ушах блестели серебряные обручи серег. Было очевидно, что кровь, струящаяся под шелковистой темной кожей, ни единой каплей не принадлежит к белой расе. Курчавая голова, остриженная очень коротко, почти обритая, венчала длинную стройную шею, над чернейшими глазами изгибались тонкие дуги выщипанных бровей.

– Но ведь не только Лео, – после паузы произнесла Эдди.

Фалько прослушал, потому что засмотрелся на певицу, и Эдди это поняла. На эстраду вышел трубач – тоже чернокожий, в лиловом бархатном смокинге – и стал рядом. Он весь был – сплошные зубы, губы и глаза. Зализанные назад волосы с прямым пробором, тонкие, изящные, очень проворные руки. Прежде чем поднести мундштук к губам, он обменялся с певицей профессиональной улыбкой.

– Не только Лео, – повторила Эдди.

– Нет, конечно, – вновь включился Фалько. – Вы тоже вызываете у меня чрезвычайный интерес.

– Ложный вызов, – скаламбурила она. – Попала в Париж совсем юной. Потом вошла в мир высокой моды, потом появился мой друг Ман и все прочее. Поездила по свету, пожила, вот и все.

Негритянка под аккомпанемент трубача и джаза начала «Сент-Луисский блюз»[43], отлично справляясь без микрофона. Я ненавижу закат, пела она. Я ненавижу смотреть, как садится солнце.

– А почему вы увлеклись этим жанром? – спросил Фалько.

Эдди пожала плечами – какая, мол, разница?

– Я, видите ли, не из тех, кого называют пуританами.

Она податливо вступила в кольцо его рук, и пара снова плавно заскользила в танце среди других пар.

– Вы никогда не будете спать со мной, Начо.

Фалько с большим хладнокровием заглянул ей в глаза, благо они придвинулись совсем близко:

– Да это и не входило в мои намерения.

– Знаю. Вы даже не обозначили их, в отличие от очень многих.

Певица продолжала чувственно и спокойно выпевать с легким акцентом слова блюза. Звук ее глубокого и красивого голоса отчего-то напоминал прикосновение горячего песка.

– Вы настоящий джентльмен, – продолжала Эдди.

В этой реплике сквозила ирония. Фалько принял ее бесстрастно.

– А вы – женщина необыкновенной притягательности и отлично об этом осведомлены, – сказал он с полнейшим спокойствием. – И не заметить это я не могу. Мне хорошо. Я рядом с вами. Я танцую с вами.

Она глядела на него задумчиво и ничего не отвечала. Фалько чуть пожал плечами:

– Понимаю… вы храните верность Лео. Такой человек достоин этого.

Под ладонью его правой руки чуть выгнулась и напряглась ее спина. Пальцы, лежавшие на левой, дрогнули и слегка сжались.

– Я не храню верность, – произнесла она живее, чем обычно. – По крайней мере, не всегда. Время от времени у меня бывают другие мужчины. И Лео это знает. И тоже иногда встречается с другими женщинами. Не о том речь.

– А о чем?

– Лео – хороший человек. И этого, наверно, достаточно, но он еще и честен… насколько позволяют обстоятельства.

– Я в этом убежден.

– И еще он отважен.

– И в этом я не сомневаюсь. И элегантен. Я слышал, что даже в Испании, совершая боевые вылеты, неизменно был при галстуке. Это правда?

Взгляд Эдди внезапно обрел пристальность.

– Что-то такое в вас… – сказала она. – Что-то странное. Темное.

– Не пугайте меня, ради бога.

– Вы знаете, что я говорю серьезно. И понимаете, о чем я.

– Ошибаетесь. Не понимаю.

Чернокожая певица завершила первый номер. Кое-кто из танцующих вернулся за столик, их место заняли другие. Эдди и Фалько стояли посреди площадки в ожидании. Баярд, делая вид, что внимательно слушает Кюссена, не сводил с них глаз. И вдруг послал им улыбку.