Прелюдия к очарованию - Энн Мэтер

Дядя сердито смотрел на открывшуюся ему сцену: сперва на белое, залитое слезами лицо племянницы, потом на графа, со страдальческим видом неловко поднимающегося на ноги.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – спросил он грозно. – Граф Малатеста! Требую объяснения!

Граф застегнул пуговицы своего темно-серого пиджака, скрывая собственные чувства за длинными густыми ресницами.

– Разумеется, я приношу свои извинения, синьор, – произнес он ровным, ничего не выражающим голосом. – Однако боюсь: ни одно из моих объяснений не удовлетворит вас.

Ошеломленный Эдуардо, глядя на встающую с трудом Санчу, с угрозой проговорил:

– Послушайте, так просто вам не отделаться! Что здесь было? Почему вы в доме? Полчаса назад вы находились у Марчелло!

– О, дядя, прошу тебя. – Санча прижала ладони к вискам. – Ничего не произошло. Ничего, имеющего какое-то значение, то есть. – Она взглянула на графа, сдерживая поднимавшееся в душе страстное желание простить ему все. – Как я поняла, граф Малатеста уже собирался уйти.

Граф посмотрел на Санчу долгим внимательным взглядом, но вот к горлу опять подступил мучивший его кашель, и он направился к двери, тряся головой и надсадно кашляя.

Сделав шаг вперед, Эдуардо, вероятно, намеревался что-то сказать, но Элизабет положила ладонь ему на руку и многозначительно покачала головой.

Эдуардо сдержался, и граф, который к тому времени уже полностью овладел собою, повернулся и проговорил:

– Раз ваша племянница гонит меня, я уйду. Сожалею, что явился к вам без приглашения!

С этими словами он пересек прихожую и вышел, громко хлопнув дверью.

Санча стояла, не шевелясь, а Элизабет, швырнув дамскую сумочку на стол, весело объявила:

– Пойду сварю кофе.

Эдуардо кивнул в знак согласия, и Санча попыталась собраться с силами, чтобы выдержать неизбежный разговор с дядей. Когда они остались одни, Эдуардо сердито воскликнул:

– Ради всего святого, Санча, что между вами произошло?

– Ни… Ничего, – ответила она, сжимая кулаки. – Решали личные вопросы, вот и все.

– Личные вопросы! – запротестовал Эдуардо. – Санча, разве я не заслуживаю твоего доверия? Когда я обнаружил, что Малатеста уехал от Марчелло, я сообщил твоей тете, и мы помчались сюда. Я не сомневался, что застану его здесь, в доме. Нужно ли тебе потворствовать ему таким образом?

– Потворствовать ему? – Санча сжала губы, чувствуя приближение нового припадка истерии. – Я не потворствую ему ни в чем, дядя. Но… но я действительно его люблю, если хочешь знать правду.

– Ты любишь его? – ужаснулся Эдуардо.

– Да, – провела Санча ладонью по волосам. – Но он этого не знает и, возможно, никогда не узнает… – Санча вздохнула. – Он скоро собирается жениться. На Янине Румиен.

– И тем не менее не может оставить тебя в покое! – Эдуарде поднял глаза к небу. – Боже мой, Санча, ты хоть немножко даешь себе отчет, что может с тобой случиться?

– Конечно, даю, – потупилась Санча. – Именно поэтому я размышляю о возвращении в Англию. Я не в состоянии довольствоваться жизнью, которую ведет Элеонора… – Она замолчала, поскольку в комнату вернулась тетя.

Огромным усилием воли Санче удалось изобразить на лице улыбку.

– Я не буду пить кофе, – сказала она. – Слишком устала. Пойду лягу в постель.

– Как хочешь, дитя мое, – ответила Элизабет, взглянув на племянницу с беспокойством. – Проводить тебя в спальню?

– Нет… нет, спасибо! – покачала Санча головой. – Со мной все в порядке. Спокойной ночи.

Эдуарде коротко кивнул и отвернулся, и Санча отправилась в свою комнату. Она понимала, что своим неразумным поведением разочаровала дядю, но ничего изменить уже нельзя. Ей с самого начала было ясно: для нее граф Чезаре Альберто Вентуро ди Малатеста – чистый динамит…

Хотя сперва Эдуардо намечал, чтобы Санча провела с тетей целых семь дней, однако уже к концу недели он был вынужден попросить ее вернуться на работу. Элеонора заболела серьезно гриппом, отсутствовало еще несколько сотрудников, и ему понадобилась помощь Санчи.

Девушке ничего не оставалось, как согласиться. Кроме того, ей уже стали надоедать долгие часы ничегонеделанья на вилле Тессиле, особенно когда слишком много проблем терзали ее бедную головку.

Взявшись за дело, Санча настолько погрузилась в решение конкретных вопросов, что совсем не было времени предаваться мрачным мыслям. Чтобы в полной мере выполнять обязанности Элеоноры, ей приходилось работать сверх положенных редакционных часов, и у нее довольно неплохо получалось, конечно, при поддержке других опытных журналистов. И Санча почувствовала, что со временем она сможет по праву занять место Элеоноры. «Не исключено, что Эдуардо решил воспользоваться благоприятными обстоятельствами и наглядно показать мне, от чего я отказываюсь», – подумала она как-то. Дни шли за днями, и Санче стало всерьез казаться, что она совершит большую глупость, отвергнув столь выгодное предложение дяди.

На первых порах Санчу еще сильно занимала проблема ее взаимоотношений с графом Малатестой, но миновала неделя, десять дней, от него ничего не было слышно, и тогда она со странно замирающим сердцем спросила себя: не придала ли она в своей чрезмерной заносчивости этой проблеме более важное значение, чем она того заслуживает? По-видимому, инцидент на дядиной вилле разрушил всякую связь между ними, или, быть может, Янина оказалась в состоянии осуществить более сильное давление, чем граф от нее ожидал.

В результате, по прошествии трех недель, Санча примирилась с мыслью, что между нею и графом все кончено, и поэтому нет абсолютно никаких веских оснований отказываться от предложения дяди, по крайней мере на оставшиеся три-четыре месяца.

Элеонора вернулась в редакцию только для того, чтобы собрать личные вещи. Предписанный законом период уведомления об увольнении она проболела, и Санча подозревала, что так было специально подстроено, чтобы избавить Элеонору от неприятной для нее необходимости обучать Санчу некоторым хитростям новой работы. После ее ухода в редакции сделалось заметно спокойнее и приветливее, и Санча поняла, что раньше Элеонора использовала свое влияние на Эдуардо в полной мере.

Дядя избегал при Санче упоминать графа. Внешне их отношения не изменились, будто ни в его, ни в ее жизни не было никаких тайн, и оба щадили чувства друг друга. Возможно, тетю Элизабет и обижала характерная для Санчи в последнее время замкнутость, однако она помалкивала и подобно своему мужу воздерживалась от обсуждения личных вопросов.

Только Мария, пожалуй, понимала, что по существу все осталось без изменений. Санча была, как и прежде, такой же чувствительной и ранимой, когда дело касалось графа Малатесты, как бы настойчиво она ни убеждала в обратном себя и других.