Правило правой руки (сборник) - Сергей Булыга

Он вдруг увидел, что со стороны леса, но не по той ветке, откуда прибыл поезд-победитель, а по другой, шли люди. Они никак не были похожи на победителей, хотя все они были в нашей форме, тут же отметил стрелочник. Они шли безо всякого строя, толпой, многие из них были без головных уборов и далеко не у всех были при себе винтовки. Эти люди очень злы, тут же подумал стрелочник, их надо очень опасаться. Нет, от них нужно срочно убегать, или они убьют его! Но стрелочник стоял на месте. А эти отступающие люди всё выходили и выходили из лесу, их серая толпа всё увеличивалась и увеличивалась, они шли совершенно молча, нигде не было видно знамён и уж тем более военных музыкантов с трубами. Неужели он на эту ветку направил меньше сил, чем на другую, откуда пришли победители, лихорадочно подумал стрелочник, неужели его расчёты оказались ошибочными?! Ну, если это так…

И стрелочник, поправив фуражку, пошёл навстречу этим людям, остановился возле стрелки и принялся ждать.

Ждать пришлось совсем недолго. Вскоре эти люди подошли к нему и начали обступать его со всех сторон. Он молчал. Они тоже. Потом один из них, судя по петлицам, офицер, обернулся на своих товарищей, кто-то из них подал ему короткую сапёрную лопатку, и он, сделав шаг вперёд, протянул эту лопатку стрелочнику. Стрелочник взял её. Офицер сделал два шага назад и приказал сделать тоже самое всем остальным. Кроме, конечно, стрелочника, который остался на месте и начал копать – так ему было приказано. Грунт возле железнодорожного полотна всегда очень твёрдый, плотно сбитый, с гравием, и стрелочнику пришлось изрядно попотеть, пока он сделал, то что ему было велено. Затем он, по команде офицера, встал на краю ямы. Затем был залп, и он упал. После его в той же яме и похоронили, и ушли. По направлению, конечно, к городу.

Да, и ещё, очень важно: стрелку поставили в такое положение, чтобы путь был открыт на победную ветку, и в этом положении стрелку заклинили насмерть. А пораженческую ветку разобрали шагов на пятьдесят вперёд. И даже шпалы тоже растащили и сожгли. И уже только после этого двинулись дальше.

Затем прошла ещё неделя, и поезда вновь начали ходить мимо того бывшего стрелочного пункта и дальше, по победной ветке, и только в одном, конечно, направлении – в победном. А из победного в обратном – нет. Но это уже их дело. И так продолжалось достаточно долго.

А потом вдруг начались аварии. Поезда сходили с рельсов и почему-то заскакивали на разобранную пораженческую ветку. Хотя стрелка стояла в правильном, так называемом победном положении. Но зато машинисты, если они оставались живы после аварии, все как один каждый раз утверждали, что они ясно видели проклятого стрелочника, который выбегал из ближайших кустов и переводил стрелку в неправильное положение! После четырёх подобных свидетельств стрелку вообще убрали, а на неё месте поставили новые рельсы.

Но от аварий это не спасло! Как не спасли и вырубка кустов и даже перезахоронение стрелочника на кладбище в ближайшем населённом пункте, находящемся в 38 км от того злополучного места. Стрелочник продолжал выбегать! Несуществующая стрелка продолжала перещёлкиваться! Составы продолжали сходить с рельсов! Число жертв пугающе росло.

И вот тогда было принято единственно правильное решение – то направление закрыли вообще! То есть уже от того самого последнего населённого пункта до злополучной бывшей стрелки все рельсы были сняты и отправлены на переплавку, а рельсы продали на дрова.

С тех пор все, кому нужно пользоваться той дорогой, ходят по ней пешком, при этом раскладывая свои силы так, чтобы преодолевать то по-прежнему, кстати сказать, нехорошее место обязательно в светлое время суток. И не в туман. Потому что всякий, кто пренебрегал этими предосторожностями, затем рассказывал, что стоит только приблизиться к месту, где раньше находилась стрелка, как уже в шагах пятидесяти вы вдруг начинаете видеть красный предупредительный огонь. Это горит железнодорожный фонарь! Это тот неугомонный стрелочник предупреждает вас: дальше не суйтесь! Здравомыслящие люди разворачиваются, отходят на безопасное расстояние и там ждут утра. А не здравомыслящие продолжают двигаться вперёд – и исчезают. Бесследно!

Так говорят. Но мало ли что люди говорят, тут же начинают возражать другие люди. И продолжают: это не фонарь, а это он просто на рельсах, рядом со взведённой стрелкой, сидит и курит. Красное пятно – это всего лишь огонёк от его папиросы. Он курит, смотрит в сторону, и мимо него вполне можно пройти так, что он вас и не заметит. Вот что говорят другие люди. И многие им, к сожалению, верят. А ведь это откровенное враньё! Потому что, как это доподлинно известно, покойный стрелочник был некурящим. Ну да разве кого переспоришь?! Люди же во что угодно готовы поверить, лишь бы только не признаться в своём страхе. И исчезают – опять же, бесследно.

Мы сидели под деревом на земле и, хоть было очень холодно, не разводили огня. Разведение огня – это демаскировка, и за неё можно сразу поплатиться головой, мы это знали. А вокруг было, ещё раз говорю, очень холодно. Да и место у нас было продувное, открытое, рядом с оврагом. Но ничего, мы привыкли, да и на нас на всех были тёплые казённые шинели, сшитые ещё при проклятом старом режиме. Да! И ещё мы молчали, потому что разговаривать тоже было нельзя, так как разговоры расшатывают дисциплину. Ну да я и не люблю разговаривать, я больше люблю думать, поэтому мне этот запрет даже нравится, так как никто не надоедает со своей пустой болтовнёй.

Но, конечно, не все у нас такие молчуны, как я. Вот рядовой Огурец этим запретом очень недовольствовался и однажды напрямую сказал господину лейтенанту, а что, мол, разве то, что мы постоянно мёрзнем, это разве не понижает дисциплину и не наносит урок нашем боевому духу? Господин лейтенант ничего на это не ответил, а только велел Огурцу встать и следовать за ним. Больше мы Огурца не видели, господин лейтенант сказал, что его перевели в другую часть. И после того случая уже никто из нас не задавал дурацких вопросов, а все предпочитали держать свои языки за зубами.

Так и тогда мы сидели на самом краю леса, возле поворота на тропу и, плотно запахнувшись в шинели, помалкивали. Шапок у нас ни у кого не было, потому что шапки полагаются только офицерам.

– Пустой голове шапка не положена, понятно?! – время от времени любил напоминать нам господин лейтенант, по-своему хороший парень и даже товарищ, если, конечно, никто из нас до этого не успевал испортить ему настроение.

Так было и тогда, когда я вдруг почувствовал, что надо обернуться – обернулся и увидел, что к нам подходит господин лейтенант. Лицо у него было гладкое, приветливое, шинель туго перетянута ремнём и портупеей, а на боку болтался пистолет в массивной деревянной кобуре. Увидев, что я его заметил, господин лейтенант остановился и заложил одну руку за ремень, а вторую протянул вперёд и поманил меня указательным пальцем. Я вскочил и взял винтовку. Но он показал, что винтовку не надо. Тогда я аккуратно положил её на землю, потому что за неаккуратное обращение с оружием у нас очень строго наказывают, подошёл к господину лейтенанту и приложил руку к виску. Господин лейтенант насмешливо улыбнулся (а он почти всегда именно так мне улыбается) и сказал: