Мансарда для влюбленных - Алина Кускова

Девица все еще висела на Баланчине, а тот целовал ей волосы. Рядом валялись предметы ее гардероба: джинсовая юбчонка и светлая блузка. Развратница! Что она себе позволяет? Никакого самоконтроля. Муза себе такого никогда не позволяла. По крайней мере, на людях. Стоять в одном купальнике и целоваться с соседом?! Да, они целуются, в этом нет никакого сомнения. Муза отошла от окна и бросилась в кресло.

Рыдать? Биться в истерике? Это не ее стиль поведения. Такие стервы, как она, обычно мстят.

Оставить все как есть и не строить из себя обиженную идиотку. Да, у нее истинно деловая хватка. Плевать на чувства, которых никогда и не было. А гордость? Что гордость? За нее много платят? Муза ни копейки не получит, а впереди у Баланчина серьезный контракт. Отдать художника вместе с контрактом хищным акулам бизнеса?! Никогда.

Муза поднялась и вновь полезла за сигаретой. Что случилось? Да ничего. Оставляя Баланчина в деревне на все теплое время года, она прекрасно осознавала, что он не живет здесь евнухом. Когда-нибудь она должна была в этом убедиться. Это произошло сегодня. Она убедилась. Из-за чего теперь ломать копья? Из-за этой смазливой, распутной девицы? Слишком много чести. Много чести и много денег, которые художник самостоятельно не умеет зарабатывать. Итак, она нуждается в нем, а он не сможет без нее. Деловое партнерство не должно пострадать от его творческих исканий.

Приняв это фундаментальное решение, Муза успокоилась, подошла к мольберту и закрыла портрет простыней. Наскоро смахнув с подоконника пепел, прикрыла форточку и поспешила спуститься вниз. Пусть Баланчин ни о чем не догадывается. Муза сделает все ради того, чтобы не потерять его совсем.

– Что вы делаете? – прошептала Оля, мельком заметив движение в окнах мансарды.

– Целую тебя, – прошептал Дмитрий, не выпуская девушку из объятий.

– Как вы смеете?! – возмутилась та и попыталась отстраниться.

– Что? – недоуменно вскинул брови художник, чувствуя подвох. – Ты же сама, вы же это…

– А вы сразу за то! – вырвалась Оля и кинулась собирать разбросанную одежду. – Я лишь забежала на минутку, а вы сразу воспользовались моей слабостью! Куда вы дели мои босоножки?!

– Съел! – язвительно заявил Баланчин, уперев руки в бока, глядя на то, как она одевается. – Сварил и съел. Препоганое блюдо, смею вас заверить, эти ваши босоножки!

– Не смотрите на меня. – Оля застеснялась его любопытного взгляда, застегивая блузку.

– А кто запретит?! В своем саду я могу смотреть на что угодно: хоть на дождевых червей, хоть на вас!

– Дождевых червей?! – обомлела Ольга. – Вы сравнили меня со скользким и гадким червем?!

– Ну, скользкой вас не назовешь. Из моих объятий вы не спешили выскальзывать!

– А! Вы… вы… вы меня собирались совратить! – Она схватила юбку и принялась застегивать пуговицы.

– Стриптизерша! – заявил Баланчин и усмехнулся. – С таким телом и в этой деревне! Профессионалка!

– А вы, – округлила глаза Ольга, – вы… Любитель! И картины ваши дурацкие! Лес да шишки. Тоже мне, Шишкин нашелся.

Она наплевала в его трепетную, творческую душу. И он это стерпит?! Стерпит. Потому что сразу после этого она убежала. Не бежать же за ней следом по деревне с криками о том, что она та еще штучка. Нет, с ней невозможно нормально общаться! Взбалмошная девица разрывается пополам между любовью к нему и своей дурацкой гордостью. Ничего, он подождет, у него времени много. Она еще прибежит к нему за помощью. Кстати, а зачем она прибегала? Баланчин подошел к калитке и посмотрел вслед Ольге, опрометью несущейся к дому Пелагеи. Импульсивная девушка, не такая, как Муза, совершенно другая. Такая, какую он искал всю свою жизнь. Высокие слова? Любовь – высокое чувство. А он влюбился.

– Где ты была?! – на крыльце Ольгу встретила разобиженная Пелагея.

– Скрывалась, – сказала та, признаваться, где именно она это делала, не хотелось. – Этот мафиози кинулся за мной следом! Он хотел меня убить, – простонала Оля и села на лавочку.

– Он хотел вернуть тебе босоножки, – покачала головой Пеги и указала на стоящую на крыльце обувь.

– Он знает, где я живу, – обреченно прошептала Ольга, глядя на потерю. – Все-таки он их не съел…

– Ольга, – испугалась Пелагея, – тебе голову не напекло? Синьор Иванов не собирался их есть.

– Их чуть не съел другой, – устало отмахнулась та.

– У нас что, в стране начинается голод? – Пеги подняла босоножки и повертела их перед собой.

– Про страну не знаю, – Оля поднялась, взяла свою обувь и прошла в дом, – а я набегалась и хочу борща. Пелагея, давай его сварим вместе! Научи меня варить борщи.

– Точно напекло, – проводила ее этими словами Пелагея.

Но борщ варить вместе с ней разрешила. Шинкуя капусту, она рассказала Ольге, как, пока та бегала зайцем по деревне, в дом заглянул итальянец и оставил босоножки. К этому моменту Пелагея успела вернуться. Сидеть в кустах сирени и караулить пустой дом ей показалось глупым занятием. Итальянец русским языком объяснил, что с ее подругой случилось временное помешательство, и та от него сбежала. А он просто хотел отдать ей ее босоножки.

Ольга кивнула. Действительно, с ней случилось помешательство. Разве в здравом уме и трезвой памяти она смогла бы скинуть с себя одежду и прибежать к Баланчину?! Да никогда в жизни! Но ведь сделала это. И мелькание в окнах мансарды было не случайным. Там сидела Муза. А Баланчин устроил весь этот цирк с поцелуем для того, чтобы Муза ревновала. Впрочем, если быть достаточно объективной, цирк устроила Ольга. И показала себя еще тем клоуном.

Всю ночь Ольга металась по дивану и мучалась от кошмарных снов. Ей снилась добродушная морда Марфушки, медленно, но верно превращающаяся в озлобленную физиономию Музы. Она трясла рогами, стучала копытами и – о ужас! – била по полу длинным облезлым хвостом. Однако бодать соперницу лже-Марфушка не собиралась, на расстоянии показывая, насколько она грозная и беспощадная. Из-за жуткой коровищи выглядывал Баланчин и строил Ольге козьи морды.

Она проснулась и села на постели. В сумрак распахнутого окна заглядывала полная луна, полоской яркого света одаривая комнату, в которой находилась Оля. «Полнолуние, – подумала она, – потому мне и снится всякая чепуха!» После констатации факта полнолуния спать вообще расхотелось. Оля прошла к окну и села на подоконник. В прямой лунной дорожке очертания ее тела выглядели довольно хрупкими. Если бы она видела себя со стороны, то забыла бы обо всех диетах, вместе взятых. Впрочем, в деревне она о них и так забыла. Как только Феликс Иванович закончит ремонт ее автомобиля, Оля вспомнит о диетах. Но что самое странное, она ни на грамм не поправилась! Видимо, сказывались переживания, беспощадно сжигающие лишние жировые отложения.