Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории - Питер Акройд

Вывод машин из строя имел двойную подоплеку, поскольку за машинами стоял, как выразился Карлейль, «дух времени». Механизмы до сих пор окружала аура загадки и таинственности. В каком-то смысле считалось, что они неподвластны человеку. Один «безутешный радикал», как он сам себя называл, писал: «Редко можно встретить человека, который решился бы открыто обратиться к проблеме машин. Они как будто вселяют в нас неясный страх. Все видят, что машины производят величайшую из революций, меняя отношения между классами, но почему-то никто не осмеливается вмешаться в этот процесс».

Некоторые не только не вмешивались, но предпочитали полностью игнорировать проблему. Возможно, именно так возникло движение «Молодая Англия», которое основал молодой Дизраэли, по-прежнему недовольный тем, что Пиль и другие лидеры тори не оценили его явный гений. В этом случае что может быть лучше, чем собрать собственную партию? Приверженцы «Молодой Англии» отворачивались от века промышленности и устремлялись мыслями в воображаемую феодальную эпоху, иерархическую и доиндустриальную, где бедняки и знать одинаково были патриотами своей страны и добрыми христианами. Движение отвергало утилитаризм, политическую экономию, рационализм, мальтузианство и все прочие ранневикторианские лекарства для социальных недугов. В 1842 году была опубликована поэма Теннисона «Смерть Артура» (Morte d’Arthur), вдохновившая других авторов на создание множества больших и малых стихотворных форм, прославляющих Ланселота, Артура, Гвиневеру и других великих героев национальной мифологии. В оде «Духу времени» Карлейль провозгласил своим героем литератора: «Я говорю: среди духовенства, аристократии и всех существующих ныне в мире правящих классов нет класса, сопоставимого по важности со священным братством писателей».

Итак, Круглый стол снова стал одной из икон Англии. «Молодая Англия» представляла систему ценностей для молодых — идеалистических и вместе с тем мстительно осуждавших все, что принесло недавнее прошлое. Весной 1845 года Дизраэли объявил: «Консервативное правительство — само организованное лицемерие». Министр внутренних дел сэр Джеймс Грэм счел нужным написать своему коллеге: «Что касается “Молодой Англии”, то ее марионетками управляет Дизраэли, самый способный человек среди них… Я считаю его беспринципным и нечестным. Отчаявшись [получить должность], он решил обратиться к запугиванию».

Когда жизненно важным интересам государства что-то угрожало, Пиль был готов действовать как решительный реформатор, но для начала ему нужно было склонить на свою сторону партию. В то время такой проблемой было зерно: хлеб был дешевым, но люди все равно голодали. Можно было ожидать, что консерваторы и дальше будут поддерживать фермеров и землевладельцев. Отказ защищать зерно, влекущий за собой риск сокращения сельскохозяйственных доходов, категорически не совпадал с доктриной тори. Пиль обдумал эту проблему и решил следовать своим убеждениям, куда бы они его ни привели. Он окончательно убедился в том, что Хлебные законы, которые спровоцировали повышение цен на импортное зерно, нужно менять.

Как премьер-министр и реформатор Пиль ничем не походил на своих предшественников. Он внимательно изучал работу всех государственных департаментов, с большим интересом относился к статистике и вникал во все политические детали. Однако он подавлял коллег своим административным рвением и общей жесткостью подхода. «Пиль совершил серьезную ошибку, — писал лорд Эшли в 1843 году. — Он не считал нужным регулярно созывать своих друзей, чтобы высказать свои пожелания и воодушевить их… Они могли бы чувствовать себя товарищами по оружию, но вместо того чувствовали себя новобранцами на учениях».

Дизраэли, возможно, представлял собой уникальную фигуру, но в оппозиции к Пилю он был не одинок. Объединив силы с Джорджем Бентинком, он развернул борьбу за протекционизм и возглавил так называемую Антилигу, противостоящую конкретно Лиге против Хлебных законов. По примеру своих успешных оппонентов Антилига организовывала митинги и протесты, отстаивала ценности и принципы землевладельцев и привлекала в поддержку сочувствующих парламентариев. Она стояла в одном ряду с теми умеренными консерваторами, которые стремились договориться с различными классами и интересами, чтобы выработать объективное твердое решение в масштабах страны. «Процветание, рост благосостояния и полную занятость при старой торговле» они противопоставляли безжалостному сокращению затрат при «победоносной свободной торговле».

Тем не менее Лига против Хлебных законов имела более сильных ораторов и, пожалуй, выдвигала более убедительные предложения. Многие утверждали, что на стороне противников Хлебных законов стоит наука. Это вообще был самый ходовой аргумент эпохи, и в данном случае он объединял в себе интеллектуальные преимущества свободной торговли с викторианской верой в прогресс и эффективность. Сторонники лиги проводили уроки политологии для тех, кто не имел о таких вещах ни малейшего представления, читали лекции о прибылях и заработной плате торговцам, ремесленникам и служащим и распространили через сеть агентов 9 млн брошюр и буклетов. В 1843 году в театре Друри-Лейн состоялось большое собрание, на котором Кобден, обратившись к наиболее современной аналогии, представил силу свободной торговли как «замкнутую цепочку нерушимо прочных звеньев, сквозь которые проходит электрический ток [эти слова были встречены бурными овациями]».

Чтобы достигнуть цели, Пилю приходилось учитывать множество разных течений в стане консерваторов. Министры обсуждали сторонников «Молодой Англии», но они оказывали крайне слабое влияние на политику. Тори «старой школы» черпали свои убеждения едва ли не из времен Якова II и кризиса Билля об отводе и считали любые реформы ненужным и предосудительным делом. Ортодоксальные тори не отличались подобной воинственностью, но твердо верили, что работающее население от природы занимает низшее положение и что патриции или правящие классы действительно рождены для того, чтобы править. Либеральные тори, больше тяготеющие влево, говорили о значении индивидуальной ответственности и придавали особое значение рынку как способу привести в равновесие человеческие ценности. В целом все они были за парламентскую реформу. Радикальный торизм представлял разновидность патернализма, в задачи которого входило поддерживать нравственность и благосостояние всех слоев общества. В конце концов, Англия все еще считалась христианской страной.

Очень немногие члены парламента, независимо от того, к какому ответвлению христианства они принадлежали, всерьез рассматривали возможность отказа от христианской доктрины. Радикальный виг и ортодоксальный тори могли посещать одну и ту же церковь или часовню. Многие считали, что с начала 1840-х годов моральное и физическое здоровье нации постепенно начало улучшаться. Худшие показатели нищеты и преступности пришлись на 1842 год, и с тех пор их размеры и масштабы постепенно сокращались. Анализ налоговых сборов показывает, что с 1840 года принятые законы привели к удорожанию спиртных напитков и, таким образом, к сокращению их потребления. В какой-то степени этому способствовали также миссии евангелистов и нонконформистов, действовавшие в Восточном Лондоне и других неблагополучных кварталах. Другим примером может служить успех Армии спасения, основанной в 1865 году.