Время жестоких чудес - Артем Лунин

Криста пожала плечами.

– Тебе кажется, что ты напрасно потерял полдня, верно? Это не так.

– Тогда – почему?

– Не знаю. Но случившееся важно, в этой прогулке был какой-то смысл, это все, что я сейчас скажу тебе. Если будет нужно, мне откроется и остальное…

Алек поглядел на девушку поверх белой гривы, манера ее речи живо напомнила бывшему лэю его учителей.

– Откуда ты это знаешь?

Криста помолчала и безразличным голосом сказала:

– Я не знаю. Просто говорю чушь, чтобы произвести на тебя впечатление.

Кобыла всхрапнула, когда гребень сильно дернул ее гриву. Алек подобрал челюсть.

– Нет, я не читаю твои мысли. – Криста отложила скребок, и тонкие пальцы в пятнышках чернил и шрамиках замелькали в гриве. Она заплетала третью косичку, когда Алек совсем было решился спросить, и снова не дала ему открыть рта.

– Нет, не читаю. Твое лицо неизменно тебя выдает. – Девушка улыбалась насмешливо. Алеку стало досадно, он торопливо закончил работу и вышел из конюшни.

Хмурым холодным утром с главной площади разнесся хриплый рев большого рога. Вторя ему, забормотали глухо сигнальные барабаны, загремели угрожающе, и воцарилась тишина.

Люди собрались, мешая свои ряды, не делая разницы между старым и младым, между войем и халупником. Лишь невольники и зомби стояли отдельно.

Речь держал молодой риван старейшего на землях воличей поселка.

– Сегодня, в Равноденствие, мы, вольные люди народа воличей, говорим слово справедливости.

Вышло так, что Эрния из беричей, невольница, зачала от свободного и в положенный срок родила здоровое дитя. Согласно Покону отныне она свободна, и сын ее – сын племени.

Парт из нордингов, невольник, спас от верной гибели свободного человека и согласно Покону обретает свободу. Он волен покинуть нас или остаться.

Двоих вытолкнули из группы невольников. Женщина с ребенком на руках и высокий светловолосый мужчина оглядывались изумленно и беспомощно, пока их не направили к костерку, близ которого двое кузнецов уже перебирали инструменты, готовые разрезать железные ошейники.

– Марут Оман из беричей, обретший свободу в позапрошлом году и пожелавший остаться с племенем, вносит залог за невольника Джена Йогра из беричей. Разрешим ли сие, воличи?

Племя загомонило, люди поднимали руки – быть по сему. Мешочек монет поменял своего хозяина, и Джен Йогр последовал за женщиной и нордингом.

– Волич Норик Саат, риван Галиков, желает снять с себя чин, о чем и заявляет открыто. Новый риван будет выбран вече в день весеннего Равноденствия.

– Быть по сему…

– Летом вой Дерек Бронек встретил в лесу беглецов из радоничей. Они попросили убежища.

Пятеро выступили вперед, босые и облаченные лишь в рогожные лохмотья.

– Разрешим ли сие, воличи?

Люди рассматривали их придирчиво, словно лошадей на торгу.

– Они были в пути с человеком нашего племени. Они разделили с ним хлеб, ночлег, вместе подвергались смертельной опасности.

– Тогда и говорить нечего. – Учитель старик Хархан растолкал толпу. – Они отныне наши.

– Быть по сему.

– Быть по сему.

– Быть по сему…

Заранее предупрежденные, бывшие радоничи скинули одежду, бросили в огонь. Макшем пошел первым, перепрыгнул через пламя и с головой ухнул в ручей. За ним последовали остальные. Выбравшись из ручья, они прошли по камням.

– Их имена навеки вплетутся в кошно рода. Пока у племени будет хлеб, они не испытают голода. Пока в племени есть наточенные мечи, они не будут бояться. Пока племя сильно и богато, они не будут ни в чем нуждаться. Пока в племени есть целители, они не испытают болезней.

– Нет у новых людей родных меж воличей – мы назовем им родных, – сказал Питер, и тут же навстречу Кати выступила его жена.

– Катарину Лидан беру в младшие сестры, – и накинула ученице на плечи свой плащ.

– Беру в названные сыновья Владима Вашевича и говорю слово за него перед кузнецами… – это Руста, огромный и волосатый как медведь мастер-кузнец.

– Беру в младшие братья Макшема Сали. – Это сказал сам риван, скидывая куртку со своего плеча.

– Беру Джонатама Линка в младшие братья, – сказал Бэзил, охотник и кожемяка.

– Беру в младшие братья Александра Доража. – Дерек снял плащ войя, черный с кровавым подбоем, Алек закутался в него. – И прошу у старших соизволения ввести его в общину войев.

Гробовая тишина воцарилась на площади после слов Дерека.

– Довольно ли знаний и сил у твоего названого брата, чтобы войти в общину? – спросил наконец кто-то из старших войев.

– Я считаю, он готов. Он считает, что готов.

– Учился ли он должное время?

– Поведай людям твою историю, Алек.

На негнущихся ногах Алек вышел в круг. На него смотрели сотни глаз. Робея, он заговорил тихо, потом голос его окреп, обрел силу.

Он говорил о радоничах. О племени, которое жило себе, сеяло пшеницу и рас, охотилось, растило детей.

А потом в исконные радонские земли пришла империя.

Войны не было. Лишь несколько малых стычек, в которых ополчение радоничей разгромили наголову…

Тогда империя поставила над племенем своих людей, велела платить себе дань и кланяться чужому богу, недоброму, непонятному Космосу, которому было мало дела до нужд людей.

Но иногда бывало так, что люди империи приходили в дома радоничей и кланялись хозяевам и их древним богам. Люди империи уходили с детьми, мальчиками и девочками.

Именовалось это странно и непонятно – Школа.

Там учили детей. Детей племен, в свое время подчиненных империей и племен всегда входивших в нее. Между ними не делали разницы.

Детей учили письму и счету.

Учили фейту и мечному строевому бою.

Учили явным и тайным путям духа.

Еще учили слагать стихи, петь и играть на музыкальных инструментах.

И больше они не были детьми племени. Они были детьми империи.

Учеников испытывали постоянно. Если они были слабы – плохо. Если сильны – хорошо. Если очень сильны – очень плохо.

Таких детей отлучали от Школы и от родных. Ломали волю и искажали рисунок человека темной мощью злых мыслей. Их селили отдельно и называли Избавленные. Избавленные от своей силы, от жизни и любви, от всего, что делает человека человеком…

Среди радоничей для таких отлученных было иное имя. Проклятые.