Мелисса. Часть 1 - Мария Пейсахова

сломанными рамами я обнаружила небольшой деревянный ящик, крышка которого была плотно прибита гвоздями. Я разрубила крышку топором, на дне лежала кипа старых, пожелтевших бумаг.

Как я поняла, автором этих записей был мой прадед. В них рассказывает о том, как его родной город разрушил шторм. Затем в разгар бедствия появился некий монах Альтер и предложил всем уйти в пустой город, который он нашел где-то на севере. А дальше начали происходить страшные, кровавые события, которые мне не хочется здесь описывать. Меня надо наказать за мое любопытство.

Понедельник

Сегодня к нам пожаловал сам Стоун Грей. Привел его директор нашей школы искусств. Грей один из попечителей школы, сегодня он смотрел работы учеников и ему очень понравились мои. Настолько сильно, что он даже захотел, чтобы я написала его портрет. Видели бы вы, как директор улыбался ему, каким льстивым тоном говорил! Его руки дрожали, а глаза нервно бегали из стороны в сторону. Я много слышала о Стоуне Грее. О том, как безжалостен он со своими рабочими, как заставляет их трудиться по 12 часов в сутки, о том, как несчастные дети помогают своим родителям в темных коридорах Фабрики и о том, как он всеми силами пытается удержать людей в квартале, запрещая им покидать его пределы. Он поработил этих несчастных, они живут света белого не видя, а он тем временем устраивает в своем шикарном имении балы и приемы.

На просьбу директора написать его портрет, я ответила долгим молчанием. Я смотрела Грею прямо в глаза, в них горела насмешка, а его губы искривились в ядовитой улыбке. Он будто видел меня насквозь, видел мое презрение и нежелание общаться с ним. Когда тихое напряжение достигло своего апогея, директор аккуратно взял меня под локоть и под предлогом прогулки по саду, вывел на улицу.

– Бренда, очень прошу тебя быть любезней со Стоуном Греем! Я знаю, ты много слышала о нем и правды и неправды, но все же он помогает нашей школе, и благодаря его помощи ты выучилась на прекрасного мастера! Я очень тебя прошу, напиши ты его портрет! Что тебе стоит? – он смотрел на меня молящим, жалостливым взглядом.

Я понимала его намеки, ему было страшно, что мой отказ повлечет за собой неприятные последствия для школы. Всем была известна мстительность Грея.

– Хорошо. Но подписывать я его не буду. Пусть автором будет неизвестный. Я отказываюсь также отправлять его на выставки.

Мы вернулись в дом, Грей пил кофе и учтиво говорил с мамой о садовых розах. Лицемер!

– Жду вас завтра на сеанс. А теперь – прощайте, мне нужно закончить одну работу. – И я покинула комнату, даже не взглянув на него.

Среда

Вчера был первый сеанс с Греем. Мы работали в школьной мастерской. Я старалась полностью уйти в работу только чтобы не ощущать на себе его пристальный, насмешливый взгляд. Его глаза, подсвеченные солнцем, походили на два огромных провала в черноту, а ад. Порою мне казалось, что я вот-вот провалюсь в них и останусь навсегда на дне темного колодца. Я спешила, стараясь быстрее закончить работу, к тому же у меня очень сильно заболела голова. Не прошло и двух часов, как я оторвалась от холста и произнесла:

– На сегодня все!

Грей удивленно вскинул брови, размялся и закурил, присев на подоконник.

– Лучшие ученицы школы очень быстро устают, как я посмотрю, – ехидно сказал он.

– Если вам не нравится то, как я работаю, то вы с легкостью можете подыскать другого мастера, – ответила я и стала собирать свои вещи.

– За что вы меня так не любите? – поинтересовался он.

– А почему я должна вас любить?

Он рассмеялся. В его смехе сквозила какая-то первобытная жестокость.

– Вы явно наслушались городских сплетен, – ответил он и небрежным жестом выкинул окурок в окно.

– Я не собираюсь вступать с вами в дискуссию. Завтра в это же время. Прощайте, – я вышла из мастерской, спиной ощущая на себе его страшный взгляд.

Мама заметила мою подавленность и попыталась меня отвлечь. Она повела меня в парк аттракционов, где в зеркальной комнате я увидела отражение Грея позади себя. Я с трудом сдержалась, чтобы не закричать. Во что он меня втягивает? Ночью мне снились кошмары, я видела, как он залезает в мою комнату через окно и стоит надо мной как истукан, смотрит, не отрываясь, и что-то шепчет.

Пятница

Видимо я уже привыкла к нему, ухожу с головой в работу и не замечаю ничего. Мы почти не разговариваем. В перерыв он предложил мне прогуляться до кафе, чтобы купить лимонаду. Стояла страшная жара, и я согласилась. По пути он внезапно спросил:

– Вы хотите связать свою дальнейшую жизнь с художеством?

– Да, – коротко ответила я.

– Бренда, вы так не многословны. Неужели своим примерным поведением я не заслужил хотя бы притворного внимания с вашей стороны, – в его голосе послышалась мольба. От удивления я остановилась и посмотрела ему прямо в глаза. Нет, в них не было фальши, они искренне выражали глубокую обиду.

– Подождите, подождите, зачем вам мое внимание? Я – художник, вы – модель, мы даже ни друзья с вами.

– И никогда ими не станем? – с горечью спросил он.

– Не станем! Да и зачем вам моя дружба? Вы меня даже не знаете!

– Вы ошибаетесь, Бренда, я очень хорошо вас знаю! Я давно слежу за вашими работами на выставках, и даже был на выпускном вечере. Правда, вы меня не видели, зато я вас видел.

В эту самую минуту мне вдруг показалось, что решетка невидимой клетки захлопнулась за моей спиной. Я упрямо пошла дальше, стараясь обогнать его. Страх и тревожность нарастали в душе с неимоверной быстротой. Он шел вровень и продолжал свою дикую и странную речь:

– В ваших картинах есть глубина, в них прослеживается сила и масштаб вашей личности. У вас большое будущее, Бренда, – он остановился и взял меня под локоть, я вздрогнула и отдернула руку. Но он не заметил этого, и продолжал говорить, глядя в пустоту:

– Когда-то и я был таким как вы. В отрочестве я проводил все свободное в мастерской. Родители были против, считали это никчемным и ненужным занятием. Они считали, что я должен продолжить дело нашей династии. В один прекрасный день они выкинули все мои работы и сожгли мастерскую. Кое-что уцелело, то, что я прятал в своей комнате. Тогда же во мне что-то оборвалось, и я полностью подчинился их воле. Я перестал жить, дышать, я