Ночной снайпер - Фридрих Незнанский

Поговорить им здесь не с кем, подумал Гера. Вот и рады первому встречному. Когда машина остановилась возле местного сельпо, он махнул рукой на попытки Любови Федоровны выйти из машины, и вылез вместе с Леней. Они вошли в магазин, дверь которого была приоткрыта.

Морщинистая, с подбитым глазом, густо накрашенная продавщица курила, пила растворимый кофе и ела печенье прямо из картонной коробки, стоявшей возле нее на прилавке.

— Мужчины, закрыто! — сказала она Гере. — Неужели не видите объявления?

— Там его не видно, — сказал Гера.

— Ну, раз уж вошли, — подтолкнул его в бок Леня, — неужели не обслужите?

— А, это вы никак прокуроры, что ли? — спросила она. — Баба Люба всем растрепала. Говорит, допрашивать ее из самой Москвы прилетели. Под это дело в кредит у меня просила. Да еще за проценты. Думала, врет. Я ей говорю, МВФ я ей, что ли, проценты эти брать? Сами знаете, какие сейчас могут быть кредиты, денег ни у кого нету…

Продолжая жевать и говорить, она достала откуда-то из-под прилавка бутылку армянского коньяка и подмигнула подбитым глазом. Леня вопросительно взглянул на Геру, тот ничего на это не сказал.

Они вышли из магазина нагруженные всякой всячиной и направились к машине. Уже через несколько минут все были в доме Любови Федоровны, где хозяйка разожгла самовар, охая и ахая на снедь, вываливаемую московскими прокурорами на стол.

— Ну так, допрашивать-то когда будете? — подтолкнула хозяйка Геру, когда он помогал ей открывать банки с вареньем и маринованными помидорами.

— А что, не терпится? — спросил Леня.

— Ну а чего время-то терять? — удивилась она. — Допросите сначала, потом выпьем самогоночки за знакомство. Когда еще ко мне из Москвы приедут?

— А все расскажете? — спросил Гера.

— Нет, — помотала она головой. — И даже не проси. Вот за чай спасибо, попью с вами, но чего не скажу, того не скажу.

— Да не знаешь ты ничего! — подначил ее участковый. — Цену набиваешь, баба Люба! — И погрозил ей пальцем.

— Хоть бы и не знаю, — сказала она. — Тебе-то что, Поликарпушка? Вот им бы сказала, чтоб люди зря в такую даль не ехали, а тебе вот не скажу. И даже не проси.

— А за недоносительство знаешь что бывает? — одновременно растерялся и обиделся участковый. — Если твой отказ занесем в протокол?

— Так заарестуй и составляй свой протокол, — поджала она губы. — А я все равно тебе не расскажу.

— Можно, мы потом поговорим? — обратился к участковому Барышников. — Раз уж напросились в гости к свидетельнице.

— Никакая я вам вовсе не свидетельница! — обиделась хозяйка. — Я вот вас с чистой душой, чисто по-человечески… — она прижала руки к груди. — В таку даль, говорю, люди собрались, я б сроду на то не решилась, чтоб сюды лететь, коли знала бы, что все равно мне ничего там не скажут!

Ее глаза наполнились слезами, она громко всхлипнула.

— Мы просто поговорим, — негромко сказал ей в полной тишине Гера. — Зададим пару вопросов, без протокола, — сказал он с нажимом, глядя на участкового. — Хотите — отвечайте, не хотите — не надо. Что сами сочтете нужным, то и скажете. Но только — правду. Договорились?

— А вот тебе скажу, — заулыбалась она. — Никому больше.

Через некоторое время, когда они поели с дороги и выпили по стопке коньяка за знакомство, отчего хозяйка вся раскраснелась и ее голос стал громче, участковый, водитель Митя и Лиза вышли на крыльцо покурить, Гера приступил к своим вопросам, помогая ей убирать посуду.

— Любовь Федоровна, вы ведь знаете этих людей, которых видели в автобусе? — спросил он.

— Как не знать… — вздохнула она. — Да и ты можешь на них поглядеть, у нас в больнице в морге лежат. А я их тогда ночью разглядела, автобус-то под фонарем стоял, а они в него сначала камушками кидались, все попасть не могли…

— Это кто вам сказал, что именно они? — И тут же, видя ее настороженность, добавил: — Иначе зачем вам скрывать незнакомцев. Тем более что они погибли. Верно?

Она доверчиво посмотрела на него, улыбнулась. Потом погрозила пальцем:

— Ох, хитрый! Конечно, знаю… Но только одного. Ладно уж, скажу, а то все равно схоронить его некому. Так и будет в морге лежать, никому не нужный… Родителев-то в живых нету… Только ничего подписывать не буду, говорю сразу!

— Что ж, договорились так договорились… — развел руками Гера.

— Да не одна я его признала! А все, кто там в морге был и их видел. Только кто признается Поликарпушке, участковому нашему? Никто и не скажет. Он же пил с ним, вся деревня знает. Думаете, он его не признал? — Она махнула рукой. — Врет он… Ну вот, говорят, лежат, значит, обожженные оба, только наш-то для кого-то, может, неузнаваемый, а тут его с малых лет как облупленного помнят. И знают, где у него какая бородавка или там шрам… он же драчливый был! Как из тюрьмы вернулся, только пил, работать не хотел, за девками гонялся да дрался. Его тут все боялись. И еще знакомцы к нему из города приезжали, вот… Для них, поди, они автобус этот угнали… — Она вздохнула. — Как теперь детишки до школы, а мы до собеса добираться будем?

— Так, может, назовете его?

— И назову. Мне-то чего бояться? Степка Калашников. Мать померла, так и не дождалась, когда из тюрьмы выйдет.

— А второй?

— Второго не знаю, врать не буду. Вроде приезжал со Степкой сюда прежде…

— Степан Калашников здесь жил постоянно? — спросил Гера.

— В городе больше, иногда сюда приезжал, здесь изба ихняя, на отшибе, — она неопределенно кивнула головой в сторону окна. — С приятелем своим.

— Но эти обгоревшие трупы в автобусе вы сами не видели? — спросил Гера, подумав.

— А чьи ж еще? — удивилась она. — Чего мне на Степку смотреть? Я-то видала, как они вечером прибыли, без машины, кто-то подвозил их со станции… Уж не знаю кто. Раньше, бывалочь, на машинах девок навезут, музыка до утра. А тут все тихо. Огонь у них вроде горел. А утром рано, четырех еще не было, слышу, сначала фонарь разбили, а потом, слышу, автобус заводят. В окошко выглянула, Степка из кабины приятелю кричит, залазь, мол, времени нет.

— Второго вы разглядели? — спросил Гера. — Его вы сможете описать?

— Нет, — покачала она головой. — Волос вроде темный. — А там иди знай, какой он… — Она хитро посмотрела на Геру. — Ты небось это… На магнитофон меня всю записал, а? Что я тут наговорила? Так я и сейчас скажу! На суде от всего откажусь, вот так! Вот как хочешь!

— Обыщите! — Гера, улыбнувшись, расстегнул пиджак. — Найдете диктофон — подарю. Только я его в номере гостиницы оставил…

— А не врешь?

— Голову на отсечение… Так где его изба? — Он поднялся из-за стола, подошел к окну.

— А вон та, кособокая! — указала старушка. — Хочешь, вместе туда подойдем.