Мой дед расстрелял бы меня. История внучки Амона Гёта, коменданта концлагеря Плашов - Дженнифер Тиге

в 50 километрах к востоку расположен регион Западный берег реки Иордан. Израиль оказался таким маленьким. Он гораздо меньше, чем я думала.

Через час я уже в Иерусалиме.

До Дамасских ворот в северной части городской стены всего несколько метров. Я остановилась возле огромной арки. Между зубцами стены сновали вооруженные солдаты, в шлемах и бронежилетах, с автоматами. Заметив мое любопытство, они начали внимательно меня рассматривать. Я быстро прошмыгнула через ворота в арабскую часть Старого города: тесные улочки, узкие многоэтажные дома, крытые торговые ряды. Пахло чаем и специями. Торговцы зазывали меня в лавки. Между домами бродили дети в синей школьной форме. По крутым улочкам торговцы тащили тележки со свежими продуктами и то и дело притормаживали.

Ортодоксальных евреев я в арабской части Старого города не увидела. В основном здесь живут мусульмане. Совсем иная ситуация ближе к Стене плача, восточнее. Навстречу мне шли набожные евреи. Они были одеты в черные брюки и длинные сюртуки, из-под которых выглядывали цицит — сплетенные особым образом нити.

У Стены плача я с удивлением заметила людей, идущих спиной вперед. Позже я выяснила, что они не хотят поворачиваться к святыне спиной и меняют положение лишь через несколько метров.

Мужчины и женщины молились отдельно. Мужчины накрывались черно-белыми покрывалами с полосами[21] и, раскачиваясь взад и вперед, произносили молитвы. Женщины стояли неподалеку — им выделили небольшую часть Стены. Их губы беззвучно шевелились в молитве.

Я приблизилась к женщинам и прикоснулась к гладкому, истертому известняку. У евреев есть традиция помещать молитвы и записки в щели между камнями. Недолго думая, я накарябала список пожеланий и втиснула бумажку в щель, где их было уже много. Потом я медленно зашагала обратно. На бумажке я написала, что хочу найти любовь.

* * *

Иерусалим. Священный город. Священный для трех мировых религий, потому-то за него все так бьются.

На этом небольшом клочке земли делят место паломничества мусульмане, христиане и иудеи. Мечеть Аль-Акса и Купол скалы на Храмовой горе — важнейшие памятники для мусульман после Мекки и Медины. К храму Гроба Господня, стоящему на месте, где, по преданию, был распят и погребен Иисус, стекаются христиане. Стена плача, западная стена разрушенного Второго храма, — самая значимая святыня для евреев.

Кому принадлежит Иерусалим? С самого начала Ближневосточного конфликта этот вопрос был краеугольным камнем. Политический статус Иерусалима неясен. Фактически город разделен на восточную (арабскую) и западную (еврейскую) части.

Почти половина ортодоксальных израильтян живут в Иерусалиме. Район Меа Шеарим напоминает штетл XIX века, то есть городок, большинство жителей которого — евреи. Здесь говорят на идише, возникшем на основе средневерхненемецких диалектов. Его частично могут понять немцы.

Ультраортодоксальные евреи выступают за строгое разделение по половому признаку в общественных местах. Женщины должны сидеть в автобусе сзади. Светское государство Израиль ортодоксы не принимают. Они изучают Тору и не работают. Около 60 % ультраортодоксальных семей в Израиле живут за чертой бедности.

Как правило, это многодетные семьи. Светские израильтяне с тревогой отмечают, что во многих классах иерусалимских школ дети из религиозных семей составляют абсолютное большинство. Также неуклонно растет влияние ортодоксальных евреев на политику Израиля.

* * *

Название района Меа Шеарим означает «город ста ворот»[22]. Мы с Ноа и Анат беседовали об этом религиозном квартале. Они рассказали, что светские израильтяне стараются туда не ходить. Во время Шаббата, священного дня евреев, жители Меа Шеарим отдыхают. Если в это время по району проедут чужаки на автомобилях, их закидают камнями.

Мне хотелось посмотреть, как там живут люди. Я шла мимо разваливающихся домов и замусоренных задних дворов. На балконах развевалось белье.

В Старом городе Иерусалима чувствовалось нечто музейное, древнее, в то же время этот район производит впечатление красочного и оживленного. Меа Шеарим же был мрачным и угрожающим. Дома тесно прижимались друг к другу. Здесь я видела группки детей, но они опускали глаза, стоило мне на них посмотреть.

Мужчины носили шляпы или папахи, по бокам головы свисали пейсы.

Женщины надевали темные чулки и сандалии, юбки доходили до щиколоток. Меня сначала удивило, что у всех встречных женщин одинаковое каре. А потом я вспомнила рассказы Ноа. Девушек из ортодоксальных семей, как правило, очень рано выдают замуж, потом им коротко стригут волосы, и с тех пор в общественных местах они носят парики.

На каждом втором перекрестке в Меа Шеарим висела надпись, где на разных языках туристов предупреждали о том, что по району можно перемещаться только с закрытыми одеждой руками и ногами.

В Меа Шеарим люди живут без радио, телевидения и интернета. На узких многоэтажных домах устанавливали плакаты. Благодаря им жители узнавали новости: открытие магазинов, проведение лекций, свадеб. Встречались и странные сообщения, например, «раввин приглашает на общую молитву о дожде», и предупреждения — «мальчикам и девочкам запрещается гулять вместе по району».

Как они так живут, в атмосфере предписаний и запретов, заброшенные в позапрошлый век?

Ноа рассказывала мне о подруге, которая вышла замуж за ортодоксального еврея. «Теперь она живет как на другой планете», — сетует Ноа.

Я вернулась в Тель-Авив на маршрутке. Было уже поздно. На улицах людей почти не осталось: вечер пятницы, наступил Шаббат. В окнах многих квартир горели свечи, семьи собирались за столом.

Ноа и Анат не отмечали Шаббат. В тот вечер мы сидели долго, и я все расспрашивала их о стране. Анат посоветовала мне поработать в кибуце с другими волонтерами со всех концов мира, в обмен на бесплатное проживание и жилье. Во время военной службы она жила в кибуце Эйлот на юге Израиля. Именно там она познакомилась с Алоном, с которым позже у нее завязались отношения. На следующее утро Анат позвонила в кибуц и договорилась насчет меня.

* * *

Алон вырос в кибуце Эйлот. Через несколько недель после его рождения в 1965 году родители отдали его в детский дом кибуца. Он жил там с другими детьми под присмотром воспитательницы, с матерью виделся каждый вечер, а перед сном его возвращали в детский дом. Алон до сих пор вспоминает, как по ночам тосковал без мамы.

В начале существования большинства кибуцев патриархальная модель малой семьи — отец, мать, дети — считалась пережитком прошлого. Детьми занимались воспитательницы. Женщины тогда работали наравне с мужчинами. Домашние заботы распределялись между жителями. В кибуцах устраивали общие прачечные, швейные мастерские, а также кухни и столовые, где вместе готовили еду.

Основная идея — жизнь