Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Петр Андреев

Подгорный рассказывал нам, что в одной из сжигаемых ими деревень жители – мужчины – вооружились вилами и убили одного из его товарищей. Он не сказал, сколько человек, но дал понять, что защитники своих домов были расстреляны.

Таким способом противнику создавались неблагоприятные условия обороны. Ему не за что было уцепиться. Он замерзал. Да и мы мерзли не меньше немцев. Но где же мораль? Почему в этой грязной бойне должны были страдать дети, старики и женщины?

* * *

Наступление на населенные пункты Титово, Кутьково, Градново и другие шло трудно. Противник оказывал упорное сопротивление в каждой деревне, но мы медленно, но уверенно отвоевывали позицию за позицией, продвигаясь по 5–6 км в день в направлении на юго-запад.

23 февраля вышли из боя и двинулись на Калугу. Начальнику разведки дивизиона и мне было приказано выехать вперед для связи с пехотным полком.

Ясная зимняя ночь. Мороз около 40 градусов. Возок скрипел полозьями по хорошо укатанной дороге. Проехали не менее 20 км. На пути ни одной деревни. Мы уже совсем окоченели, как вдруг на пригорке перед нами появилась изба. У избы стояло несколько лошадей, запряженных в возки и дровни. У дверей часовой. Все наши уговоры пустить обогреться остались без внимания. Ответ один: «Изба занята». Пришлось применить силу.

Первая половина дома был полна военными. Во второй расположился генерал. Капитан – думаю, что это был его адъютант, – проверив, кто мы есть, разрешил обогреться. Присели на полу у порога. В тепле моментально стали слипаться глаза. Но спать нельзя, надо двигаться вперед. Да и лошадь могут увести. А ездовому тоже надо дать обогреться.

Догнали полк, который уже вошел в соприкосновение с противником. К утру подошел и наш дивизион. Начались бои на подступах к Оке, юго-западнее Калуги. Наступали в направлении на север, отрезая противнику пути отхода из Калуги. 24 декабря заняли деревню Квань. Наступление развивалось на Ромаданово, санаторий «Анненки» и Жалобино. Противник оказывал упорное сопротивление.

Ночью заняли наблюдательный пункт на северной окраине деревни. Сектор наблюдения справа и слева ограничивал лес. С рассветом пехота поднялась в атаку на позиции противника, прикрывавшие подступы к Оке. Первое время было заметное продвижение. Но через некоторое время пехота начала пятиться назад, а затем и побежала. У немцев из укрытий вышли танки. А под прикрытием танков их пехота перешла в контратаку. У нас же на прямой наводке ничего, кроме полковых орудий, не было. А полковая артиллерия бороться с танками не могла. Началась паника. Бежала пехота, артиллеристы на рысях увозили пушки. Все перемешалось – люди, лошади, сани. И все это на заснеженной равнине, под плотным огнем противника.

Уже и в самой деревне сворачивались штабы и хозяйственные взводы с кухнями, запрягали лошадей. Все уже было готово к движению, как справа послышался ружейно-пулеметный огонь. Из леса во фланг контратакующим немцам вышел наш батальон. Противник не выдержал и повернул обратно. Наша пехота сначала остановилась и залегла, а затем снова, уже ползком, стала продвигаться вперед.

Бой шел до позднего вечера, а ночью противник оставил позиции. К утру мы по льду переправились через Оку и прошли по прекрасному сосновому бору – зоне отдыха калужан. Слева от дороги стояли уцелевшие дачи какого-то дома отдыха или санатория и чернели пепелища сожженных домов. Кое-где лежали трупы немецких солдат. На уже окоченевшую руку одного из трупов, лежавшего на спине так, что рука была поднята вверх, какой-то шутник надел головку швейной машины.

Через несколько сот метров открылась другая картина. На небольшой лесной поляне, среди уцелевших двухэтажных деревянных домов, зловеще выделялось пожарище с грудой головешек и обгоревших человеческих тел. Почерневшие тела лежали и на некотором удалении от пожарища. Позже, уже в Калуге, мы узнали, что немцы согнали в один двухэтажный дом то ли живших, то ли работавших в этих домах инвалидов и сожгли. А выбрасывавшихся из окон расстреливали.

Управление дивизиона расположилось в лесничестве. Дивизия вела бои за юго-западные окраины Калуги, пока части 50-й армии обходили город с севера. Опасаясь полного окружения, 30 декабря немцы покинули город. А мы из лесничества на одни сутки переехали в Калугу. От пребывания там ничего особенного в памяти не осталось. И все-таки на одном эпизоде хочется остановиться.

У нас во взводе топоразведки служил в то время ефрейтор, а позже сержант Саранин Иван Алексеевич. Тогда ему был 21 год. Во взводе были солдаты и старше, были и на 2–3 года моложе, но никто его не называл ни по фамилии, ни по званию, даже уже тогда, когда он стал сержантом. Все звали его только по имени – Иван.

Отличался он своей простотой и непосредственностью. Окончив школу, он поступил в Томское военно-инженерное училище железнодорожных войск. Но, проучившись год, подал заявление и был отчислен с направлением в воинскую часть рядовым. Так он попал в формировавшуюся тогда в Барабинске 194-ю стрелковую дивизию. Невысокого роста, черные густые волосы, смуглое круглое лицо с очень маленьким носом-кнопкой. Отличительной чертой его была прямота. Все, что ему приходило в голову, сразу становилось известным всем. Часто он вызывал общий смех своими переживаниями вслух, что он еще не только не имел ничего с женским полом, но даже ни разу не целовался. И, кроме того, он не знает, как подойти к женщине, а еще боится опозориться, так как у него всего четырнадцать сантиметров и больше не растет. И так уже повелось, что, когда не о чем было поговорить и посмеяться, кто-нибудь переводил разговор на проблемы Саранина.

Так и в тот раз. Расположившись в квартире молодой, лет тридцати, женщины, стали, по обыкновению, зубоскалить над Сараниным. Надо заметить, что он никогда на это не обижался, наоборот, всегда поддерживал разговор. Хозяйка же, занимаясь своими делами, прислушивалась к разговору и, проходя мимо, все время старалась как-то задеть Саранина. Когда же, накормив нас картошкой, она стала укладываться спать в своем закутке, затащила туда и его. Похихикав между собой, мы уснули. Еще до рассвета получили приказ на сборы в дорогу. Хозяйка, хмурая, возилась у печи, а Саранина пришлось на руках выносить в сани. Он не мог ходить. Позже рассказывал, что он не только что-нибудь совершить, а даже дышать боялся. Саранин выздоровел. Боль прошла без врачебной помощи, а разговоров и смеха хватило до конца войны на все управление дивизиона.

Газеты в те дни много писали о больших трофеях, захваченных в Калуге, – танках, орудиях, пулеметах, минометах, 350 автомашинах и бронетранспортерах и большом количестве боеприпасов.

За боевые заслуги наша 258-я стрелковая дивизия была переименована в 12-ю гвардейскую стрелковую дивизию, а командир дивизии полковник Сиязов был награжден орденом Красного Знамени и получил звание генерал-майора.

Отдохнув и обогревшись в Калуге, на что было отведено чуть больше суток, мы снова вступили в бой. Направление на северо-восток, на Полотняный завод.

Бои здесь ничем особенным не отличались, разве только особенно активными действиями немецкой авиации. Самолеты все время утюжили наши позиции. Мы могли покидать укрытие лишь в те 15–20 минут, когда они улетали на заправку или в нелетную погоду, что бывало очень редко.