Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Петр Андреев

Вот в таком дворе, на виду у коровы и наших армейских лошадей, и занимались любовью Даша с Дусенбаевым. Но самое необычное, что после каждого такого свидания Даша рассказывала всем без разбора, что она в первый раз встретила такое счастье. И дальше шли подробности их интимных встреч.

Позже, когда мы двинулись дальше на запад, Даша, неизвестно каким чутьем, определяла маршрут нашего движения и в мороз и метель, пробежав десяток-полтора верст, находила нас, чтобы увести Дусенбаева на несколько минут. А один раз, когда хозяйка дома оказалась ее знакомой, так как Дашин муж работал в этой деревне трактористом, она при всем честном народе затащила Дусенбаева на печь.

Кончался февраль – третий месяц непрерывных наступательных боев и переходов, а вместе с оборонительными боями после выхода из окружения под Тулой – уже четвертый месяц. Четыре месяца без бань и санобработок. Вшивость стала угрожающей. На наше счастье, не нашлось ни одной тифозной. Все здоровые, отъевшиеся на солдатском теле. Только в двадцатых числах февраля в районе Сухинич был развернут «санпропускник». В свой день и час по графику мы на дровнях прибыли в указанный пункт. Группами по 20–25 человек заходили в палатки. Раздевшись и сдав одежду с навешенными бирками, проходили в мыльное отделение. Одежду уносили на тепловую обработку, как тогда называли – в вошебойку. Процедура помывки зависела от времени прожаривания одежды и длилась около 30 минут.

Помывшись и надев свежее новое белье, почувствовали себя вновь родившимися. Стали разбирать свою одежду, и тут грохнул смех. Старший сержант Заборский демонстрировал свою меховую шапку, годившуюся только на куклу с головой с мужской кулак. А разведчик Пронюшкин, ухитрившийся сдать в прожарку сапоги, получил обувь для пятилетнего ребенка. Добавлю, что санобработка была неэффективной. Поголовье вшей восстановилось очень быстро.

Попково – довольно большая деревня, расположенная на равнине. Примерно в 300 метрах от восточной ее окраины начинается подъем холма в нашу сторону. Дома, да и другие постройки – кирпичные. Кирпичная, внушительных размеров церковь в центре деревни и двухэтажная кирпичная школа на окраине деревни с нашей стороны.

Сама деревня представляла собой внушительный рубеж обороны. Каждый дом – дот. Особенно серьезными оборонительным и наблюдательным пунктами были церковь и школа. Но немцы еще больше укрепили свою оборону, проложив перед деревней траншею окопов с пулеметными ячейками и ледяным бруствером, а обрушив крыши и перекрытия крайних домов, устроили мощные доты с амбразурами подвальных окон. Подходы к деревне со стороны наступающих представляли собой открытую равнину с одной кирпичной постройкой бывшей машинно-транспортной станции в виде большого сарая.

Наш наблюдательный пункт находился на склоне холма, обращенном к противнику и слева от нашей наступающей пехоты.

Находясь на левом фланге, на одинаковом удалении как от противника, так и от нашей пехоты, и на значительном возвышении над ними, мы могли даже без оптических приборов видеть на снегу каждого своего солдата. Солдат противника мы не видели. Они находились в надежных укрытиях. Зато хорошо видели плотный огонь всех видов оружия.

На рассвете, в мороз 35–40 градусов, батальон пехоты при поддержке шести танков и батарей полковой и дивизионной артиллерии, после непродолжительной артподготовки, пошел в атаку и, не выдержав плотного огня противника, залег. Танки, утюжа снег позади залегшей пехоты, били по школе, откуда вели шквальный огонь немецкие пулеметы. Снаряды 76-мм пушек не пробивали кирпичную кладку, а лишь оставляли выбоины в стенах. Вырваться же вперед, чтобы прикрыть пехоту собою, танки не решались, да и приказа такого они, видно, не имели. Залегшие батальоны подняться уже не могли. Раненые и оставшиеся в живых тоже оставались на поле боя, и все замерзали. С поля боя не ушел никто.

На второй и третий день события повторились. И только на третий день, 7 марта, с наступлением темноты противник стал отходить, и наша пехота и танки ворвались в деревню. Только школа и крайняя улица были заняты нашей пехотой, когда мы, став на лыжи, вкатились в деревню. Бои шли в центре деревни и за церковь. Уже совсем стемнело, когда мы нашли сани с убитой в упряжке лошадью. Тут же лежало два трупа немецких солдат с ранцами. Забрав из ранцев продукты, вернулись на наблюдательный пункт. К полуночи деревня была в наших руках. Бой затих.

Левее Попково в это время шли бои еще за две деревни, не попадавшие в сектор наступления нашей дивизии.

Через день или два после взятия Попково мы вчетвером на дровнях, сейчас уже не помню, с каким заданием, приезжали в одну из тех деревень. Дорога на протяжении двух километров пролегала по открытой, без единого кустика равнине с уклоном в сторону обороны противника. Мороз. На линии обороны противника спокойно. Выстрелов не слышно. Наши солдаты не встречаются. Спустившись вниз, метров через пятьсот, на месте бывшего леса мы увидели страшную картину. За восемь месяцев войны многое пришлось повидать, но такое увидели впервые…

Метров за пятьсот от бывшей уже линии немецкой обороны увидели редкие трупы наших солдат, припорошенные снегом. Чем ближе подъезжали к немецким позициям, тем плотнее лежали убитые. Наконец трупы так плотно покрыли землю бывшего редкого леса, что мы вынуждены были оставить лошадь, чтобы не ехать по телам. Пришлось шагать по замерзшим убитым солдатам, в большинстве своем одетым в полушубки и валенки, а примерно в 300 метрах от огневых точек немцев убитые лежали уже в два слоя, последние – всего в 10 метрах, перед самыми пулеметными гнездами. Местами трупы были придавлены деревьями, срезанными пулями. Огонь немцев, вероятно, был настолько плотный, что редкое дерево устояло, и от леса остались лишь пни метровой и более высоты с расщепленными пулями срезами. Оружия у солдат не было, и создавалось впечатление, что наступавшие шли на огонь противника безоружными.

Увиденное настолько поразило, что я решил детально изучить произошедшее.

Немцы занимали оборону на месте бывшей деревни в одну улицу – дворов двадцать-тридцать. В описываемое время ни домов, ни других построек в деревне уже не было. Не видно было и следов пожарищ. Надо полагать, что оборону противник строил на месте уже не существовавшей деревни. Доказательством тому могут служить и оборонительные сооружения оборонявшихся. Вплотную к деревне со стороны наступавших подступал хвойный лес. На опушке в полукилометре от деревни стоял сарай со стенами из плетня – единственное надземное строение во всей деревне. Далее километра на два простиралась равнина, амфитеатром обращенная в сторону обороны противника и полукругом охваченная смешанным лесом. Вся оборона немцев состояла из нескольких (не более семи) дерево-земляных погребов, приспособленных ими и под жилье, и под пулеметные гнезда, и снежных, с ледяными брустверами, огневых точек, расположенных на огородах. Их я насчитал около десяти. Огневых позиций артиллерии и минометных батарей видно не было.

Из рассказов очевидцев и приказа по армии, зачитанного офицерскому составу, стала известна трагедия произошедшего.

Дивизия полного состава прибыла с Дальнего Востока. Ранее в боях не участвовала. Получила приказ выбить противника из упомянутых мною ранее крохотных деревень. К месту сосредоточения для атаки опоздала. На хорошо просматриваемую противником равнину вышла батальонными колоннами, вышла, когда уже рассвело. До подхода на дистанцию ружейно-пулеметного огня колонны подвергались артиллерийскому и минометному обстрелу. Выйдя на опушку леса, дивизия разделилась на две части. Одна часть без артиллерийской подготовки бросилась в атаку на находившиеся прямо перед ней немецкие пулеметы и, не добившись ни малейшего успеха, полегла полностью. Из боя не вышел никто…