Нина Берберова, известная и неизвестная - Ирина Винокурова

она расширяет ее объем, возможно, материал пойдет в нескольких номерах и, скорее всего, в осенних. Главный редактор постоянно в зарубежных поездках, и это несколько замедляет ход дела, однако она надеется на благоприятный исход[315].

Полученные новости Берберову «очень порадовали», и она просила Лубянникову передать благодарность и «искренние приветы» всем, кто о ней заботится[316].

Исход дела, как я и надеялась, оказался самым благоприятным. Анонс о намерении «Октября» печатать «Курсив» появился в «Литературной газете» в конце июля 1988 года. Правда, это не помешало другому журналу – «Вопросам литературы», – в свою очередь, готовить «Курсив» к публикации, не пытаясь при этом связаться с «Октябрем»[317].

В результате первые публикации Берберовой в России – фрагменты «Курсива» – появились в 1988 году сразу в двух журналах: в «Октябре» (№ 10–12) и в «Вопросах литературы» (№ 9–11).

Поздравляя Берберову со столь значительным событием, Лубянникова писала:

«Вопли» («Вопросы литературы») опередили «Октябрь», вероятно, им очень этого хотелось. <…> Но они явно поспешили и дали материал по I изданию. В «Октябре», естественно, обиделись, но отнеслись к этому факту спокойно: во-первых, как они считают, от таких фактов не застраховаться, а во-вторых, репутация [Д. М.] Урнова [в то время главного редактора «Вопросов литературы». – И. В.] в литературном мире и до того была не из лучших. К тому же – характер публикуемого материала разный, тиражи 20 000 («Вопли») и 240 000 («Октябрь») несравнимы… Одним словом, у «Октября» нет объективных поводов для уныния и они просят передать Вам, что искренне за Вас рады и шлют Вам свои поздравления[318].

Примерно тогда же экземпляры журнала были отправлены Берберовой, и они дошли на удивление быстро: 10 ноября. В этот день она записала в своем дневнике: «Пакет взяла. Привезла домой. “Октябрь” № 10 – с 40 стр<аницы> “Курсива”. Пришлось постоять тихо, сердце билось ужасно. Пришла в себя. <…> В “Октябре” было письмо от милой И. Е. Винокуровой…»[319]

Прочитав и тщательно сверив выбранные фрагменты с книгой, Берберова взялась за ответ. «Дорогая Ирина Евгеньевна, – говорилось в письме, – два дня тому назад я получила номер 10 “Октября”. Спасибо Вам за прекрасно сработанный текст. Спасибо за все Ваши заботы обо мне. Вы правы, цензурные купюры минимальны. <…> Если в следующих двух кусках (номера 11 и 12) все будет как в первом, я буду абсолютно счастлива и очень, очень Вам благодарна»[320]. А я, в свою очередь, была «абсолютно счастлива», что Берберова осталась довольна не только этим «куском», но и следующими двумя.

На волне бурного успеха «Курсива» (восторженные отзывы пошли практически сразу) и заключения договоров на ряд других публикаций (в частности, в «Дружбе народов» должна была появиться «Железная женщина») Берберова приняла предложение Союза писателей приехать на две недели в Москву и в Ленинград. Сначала речь шла о мае 1989 года, но потом дата приезда передвинулась на сентябрь.

Эти даты были предложены самой Берберовой, так как ей было удобно лететь в Москву из Парижа, где она собиралась быть в любом случае в апреле и в августе. В апреле Ниссен планировал выпустить «Курсив мой», над переводом которого давно уже шла работа. В начале месяца книга увидела свет, вызвав многочисленные хвалебные рецензии, да и читатели проявили нешуточный интерес, о чем говорили объемы продаж. Как записал Ниссен в дневнике, в течение десяти дней раскупили пятнадцать с лишним тысяч экземпляров, и на подходе был второй тираж[321].

Но главное, что книга привлекла внимание Бернара Пиво, одного из самых известных французских журналистов и телеведущих. Он вел еженедельную литературную программу «Apostrophes», исключительно популярную у телезрителей: ее смотрело несколько миллионов человек. Пиво обсуждал недавно вышедшие книги, обычно приглашая авторов в студию, и это считалось огромной честью, которой удостаивались только знаменитости.

Достаточно сказать, что из русских писателей Пиво пригласил лишь двоих – Набокова (в 1975-м) и Солженицына (в 1983-м). Третьей стала Берберова, хотя формат передачи был существенно иным. К Набокову в Монтре и к Солженицыну в Вермонт Пиво отправился сам, и беседа проходила один на один. Передача, посвященная Берберовой, должна была идти в парижской студии Пиво, куда он позвал также несколько гостей, от которых ожидалось активное участие в разговоре.

Передача была назначена на самый конец апреля, но Берберова прилетела в Париж на десять дней раньше. В аэропорту ее встречал Ниссен, и, к его немалому изумлению, Берберова вышла из самолета не одна, а под руку с Дианой фон Фюрстенберг, прославленным модельером женской одежды. Их места в самолете случайно оказались рядом, они разговорились и проговорили всю ночь. В аэропорту они очень нежно попрощались друг с другом, но на этом дело не кончилось. Через два дня Берберова получила от фон Фюрстенберг взволнованное письмо, в котором та писала, что до сих пор находится под впечатлением от встречи с нею, желала успешного выступления в передаче Пиво и обещала позвонить по возвращении их обеих в Америку[322].

Берберова, разумеется, была польщена и в принципе не возражала продолжить знакомство с фон Фюрстенберг (оно и продолжилось), но сейчас ее мысли были заняты другим. У Берберовой был назначен в Париже ряд важных встреч, предстояло несколько интервью, но главное, конечно, надо было подготовиться к участию в «Apostrophes».

Как ей сообщил заранее Пиво, он пригласил на передачу французского писателя с российскими корнями Анри Труайя (он родился в Москве, но был увезен в эмиграцию ребенком), философа и романиста Мишеля Турнье, чьи книги Берберова очень ценила, а также Раймонда Девоса, бельгийско-французского автора и исполнителя юмористических скетчей, имя которого было Берберовой неизвестно. И хотя главной темой разговора должно было быть обсуждение автобиографии Берберовой, все приглашенные собирались рассказать и о собственных книгах. А это означало, что ей надо было просмотреть их последние работы.

Берберову волновал и ее французский, который за сорок дет жизни в Америке несколько «заржавел». Она усиленно занималась языком в последние годы, надеясь его восстановить, и, как показало дальнейшее, в этом вполне преуспела.

Передача «Apostrophes» под названием «Чествуя Нину Берберову» («La fête à Nina Berberova») состоялась 28 апреля. В белой блузке и ярко-желтом пиджаке Берберова выглядела очень эффектно, держалась уверенно и совершенно свободно говорила по-французски, хотя и с явным русским акцентом. Она отвечала на вопросы Пиво о своих петербургских детстве и юности, обстановке в России после революции, а также о причинах, побудивших российскую интеллигенцию эмигрировать на Запад. Рассказывая о жизни русских писателей-эмигрантов в Париже, Берберова не стала утаивать почти полное отсутствие контакта с французскими интеллектуалами, которым не хотелось открывать глаза на происходившее в Советском Союзе. Она вкратце рассказала и о том, как сложилась ее карьера в Америке, а затем сообщила, что после семидесятилетнего перерыва собирается поехать в Россию, где начали издавать ее книги[323]. В конце передачи Пиво выразил Берберовой восхищение силой ее таланта и духа, ее энергией и жизнелюбием, и все присутствующие стали аплодировать.

Как и ожидалось, после появления Берберовой в «Apostrophes» продажи ее книг резко пошли вверх. Судя по записи в дневнике Ниссена, в день уходило по три тысячи экземпляров, треть которых приходилось на «Курсив»[324]. В следующем году он планировал выпустить еще три книги Берберовой: роман «Мыс Бурь», книгу репортажей «Дело Кравченко», а также «Люди и ложи».

Во время ее пребывания в Париже весной 1989 года произошло еще одно крайне важное событие, о котором Ниссен решил раньше времени ей не говорить. Среди поклонников творчества Берберовой оказался Жак Ланг, тогдашний министр культуры Франции. На одном из приемов, где был и Ниссен, Ланг объявил, что считал бы