Позови ее по имени - Галина Владимировна Романова

Но теперь сына нет, подумала Клавдия Ивановна, привычно почувствовав тупую боль под левой лопаткой. Ему не помочь дочери. И никак не разобраться в ее проблемах. Мамаше давно не до нее. Стало быть, разбираться только ей – Машкиной бабке. Старой и немощной, хотя совсем не выжившей из ума. Кое на что она еще сгодится.

– Ты… Успокойся, Машка, – попросила она ее тем вечером.

Каким, точно и не вспомнить: они друг на друга, как близнецы-братья, похожи.

– Он не мог, понимаешь! – Машка подняла от подушки зареванное опухшее лицо. – Может, в чем-то он и непутевый, но он не убийца, нет!

Машка позволила погладить себя по голове, потом укрыть одеялом. И даже попросила бабку посидеть возле нее.

На следующий вечер она не явилась домой ночевать. Было это позавчера. Вчера выпустили Гришку. Машка повеселела, правда, ненадолго. Утром снова носом хлюпала. Наверное, потому, что он ее попросил больше к нему не подходить. Велел за версту обходить его и его мотоцикл. Каким-то еще словом смешным его назвал, баюкающим. Клавдия Ивановна не запомнила. Оно ей не нужно.

Ей теперь нужно другое: внучке помочь в ее сердечных делах. Чтобы уже не плакала она. Повеселела. А для этого необходимо кое-что вспомнить. Из того далекого летнего дня, когда Нину убили.

Был это август, кажется. Август или июль? Может, сентябрь?

Ох, как давно это было! Словно в другой жизни и не с ней.

С некоторых пор ее память атаковало страшное чудовище, слизывающее безжалостным языком даты, события, лица. Дальше будет хуже. Она знала. Поэтому надо торопиться.

Клавдия Ивановна высыпала на чистый, высушенный полотенцем стол два килограммовых пакета гречки. Похлопала по ней ладонями, разгоняя крупу из кучек в ровный слой. Надела очки, взяла в левую руку холщовый мешочек, села на табурет. Правой рукой принялась сгонять в сторону черные крупинки, чистые – в мешочек.

Чудеса, конечно, но работы на полчаса. Гречка нынче чистая, сортовая. Не то что раньше. Возиться приходилось долго. Сядут, бывало, с соседками во дворе за стол. Укроют его чистой клеенкой. И по очереди каждой сообща перебирают. Дело спорилось. Разговоры шли. Мечтали часто.

О чем же они мечтали-то тогда, дай бы вспомнить?

Разговоров много было, все хорошие. Добрые. Они ладили хорошо в старом-то дворе. Это теперь, после того как их переселили в новое жилье, никто ни с кем почти не общается. Все сидят по новым квартирам, как по норам.

О чем же они мечтали? И с кем?..

Она собрала всю гречку в мешочек. Затянула сверху петельку из шнурка. Убрала в шкаф. На столе осталась крохотная кучка черных зернышек. Клавдия Ивановна смахнула их в ладонь и отправила в мусорное ведро. Она что-то разнервничалась, и зерна полетели мимо.

– Чертовщина какая-то! – воскликнула она, замирая с растерянно разведенными руками. – Чего распсиховалась-то, старая? Памяти нет? Кто же тебе ее вернет-то!

В дверь неожиданно позвонили.

Кого принесло, интересно? Машка в школе. Так у нее ключи есть. Звонить не станет. Полиция по ее душу уже была. Да и они знают, что ее внучка в школе. Кого принесла нелегкая? Если это сноха, то она ей…

– Вот я тебе сейчас покажу, прошмандовка, – зло шептала Клавдия Ивановна, передвигаясь, прихрамывая, к двери. – Явилась, сучка, жизни меня учить! Как Машку воспитывать следует?

Сноха обещалась заехать. Не просто так Клавдия Ивановна причитала, поспешая на звонок. Обещала Машке космы выдрать. Это еще видно будет, кто кому космы драть станет!

– Чего тебе?! – закричала Клавдия Ивановна, распахивая дверь.

На лестничной клетке снохи не было. Там топтался странный увалень в очках, с пожелтевшими синяками на толстом лице.

– Простите. – Он шарахнулся назад от ее грозного крика.

– Ну! – решила не сбавлять оборотов Клавдия Ивановна, а то еще сочтет ее сумасшедшей. – Чего тебе? Чего названиваешь?

– Мне бы поговорить.

Толстяк шумно сглотнул, сунул руки в карманы потрепанных спортивных штанов.

– Здравствуйте. Простите, что побеспокоил. Я ваш сосед. Племянник Нины Васильевны.

Она узнала его. Он точно был родственником покойной Нины. Вселился в ее квартиру следом за первым, мотоциклетным.

– И что?

Клавдия Ивановна вдруг подумала, что парень не вышел ни телом, ни лицом. И от брата отличается, как хромая утка от породистого скакуна. И одет – страсть во что!

Разве бы Машка глянула в его сторону? Нет, конечно. И плевать бы ей было на его умные добрые глаза. Она прежде коленки вытянутые на его штанах заметила.

– Мне бы поговорить с вами, Клавдия Ивановна. – Парень вытащил руки из карманов.

Ладошки пухлые, белые, как булки сдобные.

– Говори.

– А можно мы войдем к вам? Или к нам? Как вам будет удобно.

– А так вот, на пороге, нельзя?

– Да разговор больно долгий. Серьезный. Вам стоять трудно, я вижу.

– Глазастый какой! – фыркнула она.

Но неожиданно его забота ее тронула. Кто ее последний раз жалел-то? Сынок покойный, да и все. Машка иногда. Но только иногда. Когда ей это выгодно. Ох и бестия растет…

– Давай к вам, – вдруг решилась она. И соврала: – У меня не прибрано.

Больно интересно стало, как там Дашины двоюродные братья квартиру Нины покойной обустроили. Гремели долго, стучали, сверлили, когда ремонт затеяли. Потом все какие-то коробки, тюки таскали. Сначала вниз, потом наверх. Вниз, как она поняла, Нинины вещи. Наверх свои.

Хозяева тоже! Даша больно воли им много дала. Делают тут все, что хотят. Понятно, тяжело ей в эту квартиру входить. Ей, как соседке, и то непросто. Где-то память – подлюка – подводит. А тут все живо представила, как в кино показали.

Дверь приоткрыта на пару пальцев. Она подходит и кричит ей:

– Нина! Нина! Чего дверь-то открыта? Где ты там? Не захлопнула, говорю, дверь-то…

Нина не ответила. И Клавдия Ивановна тогда потянула на себя тяжелую дорогую дверь, которая, как представляла Даша, убережет мать от всяких злых людей.

Дверь хоть и тяжелая, но подалась легко. Без скрипа открылась. Прямо как сейчас, когда племянник погибшей распахнул ее перед ней.

– Входите, пожалуйста, – пригласил ее вежливый толстяк.

Она перешагнула порог и замерла. Сердце как будто вздулось в груди воздушным шариком, перекрыв доступ кислорода к легким. В ушах зашумело.

Вот он – этот узкий длинный коридор. Хоть и обновленный, и заново обставленный, но все тот же. Здесь она нашла Нину. Взгляд тогда сразу уперся в ее бледные ноги, раскинувшиеся в разные стороны. Потом уже пополз дальше, выше. А там…

Раны, раны, глубокие, рубленые. И кровищи кругом – лужа целая. И на стенах брызги.