То, что скрыто - Хизер Гуденкауф

Раньше мне ни разу не хотелось увидеть мальчика, которого я отдала. Я считала, что выполнила свой долг, отдав его родному отцу. Очевидно, мой план не сработал. Я понимаю, что мне нужно держаться подальше от семьи Келби, но не могу. Слишком много у меня вопросов. Я хочу знать, что за люди усыновили Джошуа, хочу знать, каким человеком растет мальчик, которого я родила. Как Джошуа здесь очутился и что случилось с Кристофером?

Наконец я возвращаюсь в «Дом Гертруды». Дверь мне открывает Олин.

– Как прошел первый день на работе? – спрашивает она.

– Все хорошо, – отвечаю я, не глядя ей в глаза. Я боюсь говорить. Спиной чувствуя любопытный взгляд Олин, я взбегаю на второй этаж и вхожу к себе в комнату. На верхней койке сидит Би.

– Привет! – говорит она, не отрываясь от журнала, который читает. – Как работа?

Я скидываю туфли и плашмя ложусь на свою койку.

– Хорошо… – И добавляю: – Как-то странно.

– Я понимаю, о чем ты, – говорит сверху Би. – Все время приходится напоминать себе: «Это нормально. Так ведут себя все нормальные люди».

– Да, вот именно, – лгу я. – Даже не знаю, хочется ли мне туда возвращаться…

Би некоторое время молчит. Потом я вижу ее ноги, которые она спустила с койки. Она босая; ступни у нее все изрезаны, в мозолях и шрамах. Она легко спрыгивает на пол и наклоняется надо мной. Вблизи я вижу, что она не такая старая, как показалось мне вначале. Ей лет тридцать, не больше. Но ее лоб изборожден морщинами, и вокруг глаз тонкие лучики, как паутинки.

– На работу тебя устроила Олин.

– Да, – говорю я.

– Она очень старается подыскать нам хорошие места, и ей приходится нелегко. Ради нас она ставит на карту свое доброе имя и свою репутацию. – Би не обвиняет, не осуждает. Она констатирует факты.

– Я вернусь, – тихо говорю я.

Би улыбается, протягивает мне руку, и я впервые замечаю у нее на предплечье татуировку – красивую птичку с инициалами «О.В.», которые свисают с клюва, как оливковая ветвь. Мне хочется спросить, что это значит. С другой стороны, не хочется, чтобы она считала, будто я сую нос не в свои дела.

– Пошли! – говорит она, хватая меня за руку и поднимая. – Сегодня у нас вечер красоты!

– Вечер красоты?

– Да. Флора ходит на курсы косметичек; иногда она тренируется на нас.

– Ой нет. – Я отстраняюсь и снова сажусь на кровать. – Флора до сих пор смотрит на меня так, словно хочет задушить в постели. Мне она никакой красоты не наведет!

– Пошли! – настаивает Би. – Если не хочешь, чтобы она над тобой потрудилась, просто смотри. Флора не такая плохая, только не сразу привыкает к новичкам. Ей через многое пришлось пройти.

Я вздыхаю:

– Как и всем нам.

– Да, точно, – кивает Би. – И все-таки не отказывайся. Ты ведь не знаешь ее прошлого.

– Зато ты знаешь, – в досаде говорю я. – Я не стану ее отталкивать, если она не будет отталкивать меня. Я знаю, это она постоянно подбрасывает мне кукол. Она даже не знает меня, но заранее ненавидит! – Я сажусь на кровать. – Иди без меня. А я попробую дозвониться сестре.

– Как хочешь, – Би пожимает плечами, – но сегодня у нас педикюр. – Она опускает голову и шевелит пальцами ног. – Мне никогда в жизни не делали педикюр!

О том, что я нашла Джошуа, я хочу рассказать Бринн. Может, она наконец поймет, что из той ужасной ночи все-таки вышло что-то хорошее. Но связаться с Бринн по-прежнему не удается. Бабушка говорит, что ее нет дома. Меня невольно охватывает зависть. Это я сейчас должна учиться в колледже и по вечерам развлекаться с друзьями! Потом зависть сменяется чувством вины. Бринн заслуживает только хорошего. Я знаю, что ей пришлось вынести после того, как меня арестовали; в школе ее травили и оскорбляли из-за того, что сделала я. А потом она едва не покончила с собой…

– Передай ей, пожалуйста, что я звонила, – прошу я бабушку.

– Конечно, – говорит она. – Эллисон, каку тебя дела? Ты виделась с родителями?

– У меня все хорошо, – говорю я. – Не то чтобы мама с папой встретили меня с распростертыми объятиями. Зато сегодня я вышла на работу. Устроилась в книжный магазин.

– Умница, – с воодушевлением говорит бабушка. – Вот видишь, ты уже встаешь на ноги!

– Бабушка, Бринн когда-нибудь вспоминает о той ночи? Она что-нибудь тебе рассказывала?

На другом конце линии молчание; я боюсь, что нас разъединили или, хуже того, что бабушка бросила трубку.

– Бабушка! – зову я.

– Нет, она никогда не говорит об этом, – с грустью отвечает бабушка. – А мне бы хотелось, чтобы она говорила. По крайней мере, с врачом. Если постоянно держать все в себе, ничего хорошего не выйдет. Эллисон, я передам ей, что ты звонила. А ты будь осторожна, ладно?

– Спасибо, бабушка. Пока! – говорю я и нажимаю отбой. Видимо, не только я умею хранить тайны.

Мне кажется, что волосы стали для меня слишком тяжелыми и жесткими. Может, попросить Флору подстричь меня вместо педикюра? Я вспоминаю слова Олин насчет надежды и спускаюсь вниз, откуда доносится смех.

Сколько бы Чарм ни смотрела на молодых матерей, которые прижимают к себе новорожденных – а в больнице она часто видит их, – она вспоминает ту ночь.

Это случилось пять лет назад. Гас заснул в кресле. Окна были широко распахнуты, и в сетчатую дверь проникали порывы холодного ветра – редкость для июля. Вечером прошел сильный ливень; все кругом благоухало свежестью и чистотой. Чарм смотрела телевизор в темноте, прикрутив звук, чтобы не разбудить Гаса. Последнее время он спал плохо. Ему было все труднее дышать, и за ночь несколько раз вставал и шумно откашливался. Тогда они еще не понимали, в чем дело. Видимо, именно тогда и началась его страшная болезнь.

Чарм услышала хруст гравия – к дому подъехала машина. Она встала с дивана и подошла к окну. Перед домом остановилась маленькая машина с выключенными фарами, со стороны пассажирского места кто-то вышел. Она не видела, мужчина это или женщина. Фигура двигалась медленно, шаркая ногами, как будто ей было очень больно. Потом Чарм разглядела что-то у нее на руках. Каждые несколько шагов она останавливалась, словно отдыхая, набираясь сил.

– Гас! – тихо позвала Чарм, вдруг испугавшись.

Отчим продолжал спать.

Она включила верхний свет. И увидела Эллисон Гленн, которая училась в предпоследнем классе их школы. Эллисон считалась красавицей, умницей, отличной спортсменкой и просто милой девушкой. Чарм понятия не имела, что ей понадобилось у их дома. Чарм даже не знала, замечает ли ее Эллисон, знает ли она о ее существовании. Эллисон была одета в спортивный костюм, ее светлые волосы были собраны в неряшливый пучок. Вид у нее был нездоровый, а лицо бледным, как луна, которая только что показалась из-за туч, но, как всегда, красивым. Чарм прищурилась, силясь разглядеть, кто сидит за рулем. Еще одна девочка – темноволосая; волосы закрыли лицо. Чарм услышала, что вторая девочка плачет.