Работа над ошибками - Мартин Бедфорд

Я спрашиваю: почему же вначале они выражали нежелание?

(Адвокат улыбается.) Из-за миссис Тэйа.

А внук?

Он уступил желанию бабушки. На Востоке, знаете ли, матриарх семьи – очень уважаемая фигура.

В дождливые дни игры проводились в зале: бадминтон, прыжки на батуте. Волейбол. Однако в очень сильный дождь или очень ненастную погоду – или когда у мистера Хатчинсона было особенно плохое настроение, или когда кто-то особенно плохо себя вел, – он отправлял нас бегать кросс на улицу. Всех без исключения. Забыл кеды – бегай в парусиновых туфлях, нет парусиновых туфель – бегай в обычных ботинках. Если ты приносил записку от мамы с просьбой разрешить тебе не бегать под дождем, потому что у тебя астма или ты недавно болел, то мистер X. зачитывал эту записку вслух перед всем классом. И все равно выставлял тебя под дождь. Тех, кому не удавалось пробежать дистанцию за отведенное время, он заставлял отжиматься – по разу за каждые дополнительные десять секунд. После забега они всегда выстраивались на финише: жирные мальчики, мальчики-астматики, мальчики в заляпанных грязью кожаных ботинках; они из последних сил поднимали и опускали свои неуклюжие тела, и от промокших насквозь футболок шел пар, а мистер X. стоял над ними и считал: один, два, три…

Занятия начинались с пробежки по школьному стадиону, а потом – за ворота по гаревой дорожке, огибавшей ограду и поднимавшейся по границе микрорайона к лесочку на холме, к той самой рощице, месту моих детских игр, где я построил свой домик. Здесь дорожка терялась в глинистой гравиевой тропе, которая пересекала рощицу и вела к дороге, подходившей к школе с другой стороны и приводившей обратно на стадион. Пять с половиной миль. Иногда шесть – если мистер X. напоследок заставлял нас сделать еще один кружок по полю. Сам он всегда бежал рядом, чтобы никто и нигде не вздумал срезать, – бежал, доводя до отчаяния тех, кто тащился в хвосте. В рощице голос физкультурника перекрывал и пение птиц, и шум дождя, и тяжелый топот ног; на улицах его окрики глухо отражались от бетонных стен, от потрескавшихся плит тротуара.

В то утро, когда я вновь прошел по маршруту, которым мы бегали кросс (и которым его, по моим сведениям, бегают и по сей день), солнце светило очень ярко. Июль. Школа закрыта на каникулы, на спортивном поле пусто, белая футбольная разметка вылиняла и заросла травой, крикетная площадка огорожена веревкой – подсеивали газон. Штанги – на месте, но без сетки; с перекладины на веревке свисает автомобильная покрышка. Высокая ограда, ворота заперты на висячий замок. Я заглянул внутрь. Потом прошел вдоль ограды и обнаружил место, где через нее перелезали дети – дерево, к толстой ветке которого, нависающей над металлическими прутьями, прислонена доска. Приземляясь, я не забыл, что надо подогнуть колени и что ни в коем случае, даже для сохранения равновесия, нельзя касаться земли больной рукой. Бинты давно сняли, и я уже перестал носить перевязь, но пальцы все равно побаливали. Как только мои ноги стукнулись о твердую землю по другую сторону ограды, щека отозвалась острой болью. Я встал, отряхнулся. Вдохнул аромат цветочной пыльцы, травы. Выдохнул, отторгая лето, вызывая в теле ощущения многих проведенных здесь зим: дождь, холод, грязь, липнущая к телу мокрая футболка, влажные волосы, пар хриплого дыхания, вода цвета кофе, затекающая сквозь дырки для шнурков. Бег, бег, бег. Я обошел поле по периметру и вышел через ворота, которые изнутри оказалось преодолеть очень легко – встав на толстые металлические петли. Спустившись с другой стороны, я отправился по гаревой дорожке к границе микрорайона, потом в рощицу. Нелегко было после стольких лет вспомнить точный маршрут. Впрочем, после маминого сожжения я гулял здесь достаточно часто и знал все тропинки к тому месту, где мы снова выбегали на дорогу. В рощице – куда сквозь густые кроны деревьев не проникал солнечный свет, где было прохладно и где в сыроватой земле похрустывал под ногами гравий – легче вспоминался бег под дождем; вспоминалось, как просто было поскользнуться на мокрых корнях, полететь головой вперед, упасть на ковер из листьев, веточек, гниловатой коры вперемешку с землей. Я стоял на тропинке, где я упал тогда и лежал, неподвижный, обессилевший; во рту что-то хрустело, из угла губ стекала струйка слюны пополам с грязью. Рука мистера Хатчинсона потянула меня за ворот футболки, и надо мной раздался его голос:

Ну же, Линн. Встали.

Только попытавшись подняться и встать на левую ногу, я понял, что растянул ее. Колено подогнулось, и я бы опять свалился, если бы мистер X. не держал меня так крепко под руки.

Моя нога…

Вставай на нее.

Сначала, первые несколько шагов по направлению к дорожке, он меня поддерживал. Я смешно выворачивал голень, так, чтобы основной вес приходился на неповрежденную ногу. Мистер Хатчинсон велел бежать трусцой, но я мог лишь ковылять. Он шел рядом. Как только моя левая нога касалась земли, я непроизвольно хватался за его руку.

Я не могу, сэр.

Плевое растяжение, ерунда. Чуток пробежишься, и все пройдет.

Он прошел со мной весь остаток пути: через рощицу по дороге, длинной петлей огибавшей школу, потом назад к спортивному полю, потом завершающий круг по нему. Я, волоча пальцами растянутой ноги по земле, медленно скакал рядом с учителем. Остальные, столпившись на финише, молча ждали, пока я закончу маршрут. Мистер X. щелкнул секундомером.

Линн, отжиматься. Остальные – в раздевалку.

Сейчас я стоял у ворот, смотрел невидящим взором на спортивное поле – сухое, заросшее сверкающей на солнце травой – и вспоминал дождливый день, когда мне было тринадцать, и в ушах у меня звучал голос мистера Хатчинсона:

…тридцать восемь, тридцать девять, сорок…

Линн, Грегори

Класс 3 – 3

Физкультура

Грегори проявляет недостаточный интерес к спортивным играм. Кроме того, поскольку он постоянно отсутствует на занятиях, ему трудно обрести надлежащую форму и улучшить показатели по различным видам спорта.

Также следовало бы проследить, чтобы он всегда приносил с собой спортивную форму.

Крис Хатчинсон

Маме было пятьдесят шесть, когда ей удалили часть легкого. До этого она обращалась к участковому терапевту с жалобой на нескончаемый кашель, и тот прописал ей микстуру и посоветовал меньше курить. Когда через два месяца она пришла к нему снова, с так и не прошедшим кашлем, он направил ее в больницу на обследование. Ей сделали анализы, рентген. Когда она пришла за результатами, ее отправили в консультационный кабинет и там сообщили, что у нее в легких опухоль, что опухоль эта злокачественная, но – операбельная. Назначили дату операции. Мама обзвонила клиентов, отменила стрижки, сказала своему начальнику в «Супермаге». Тот заверил, что место останется за ней – пусть возвращается, как только сможет. Пока мы ждали такси, чтобы отвезти ее в больницу, мама сказала, что, если не считать «родов и всякого такого прочего», она не попадала в больницу с пятнадцати лет, когда в школе во время игры в нетбол умудрилась заработать сотрясение мозга. Маму прооперировали, она вернулась домой, прошла курс химиотерапии, от которой ее жутко рвало. У нее выпадали волосы. Потом ей стало лучше, она вернулась на работу в магазин, на полставки, и стала обслуживать клиенток на дому. Прошло полтора года, и она снова почувствовала себя плохо. На этот раз кашель был гораздо сильнее, она худела, редкий день обходился без тошноты и рвоты. Несмотря на тетины мольбы, мама отказывалась пойти к врачу или лечь в больницу на обследование. Как-то я подслушал их спор.