Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу,Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь несовсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письмукнязя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительносоветует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленскс просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которойподвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору,которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием податьего губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.

Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, вбелой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садитьсяв кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.

Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками.Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любилколокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский,конторщик, кухарка — черная, белая, две старухи, мальчик-казачок, кучера иразные дворовые провожали его.

Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховыеподушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил егопод руку.

— Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! — пыхтя, проговорилскороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдавпоследние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатычснял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.

— Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа,нас пожалей, — прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.

— Бабы, бабы, бабьи сборы, — проговорил Алпатыч про себя ипоехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, ещезеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал,любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскамржаных пелей, на которых кое-где начинали зажинать, и делал свои хозяйственныесоображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.

Два раза покормив дорогой, к вечеру 4-го августа Алпатыч приехалв город.

По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска.Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразилиего. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он виделпрекрасное поле овса, которое какие-то солдаты косили, очевидно, на корм и покоторому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скорозабыл его, думая о своем деле.

Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет былиограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, чтоне касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, ноне существовало для Алпатыча.

Алпатыч, приехав вечером 4-го августа в Смоленск,остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворникаФерапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться.Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу укнязя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку вгубернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, столстыми губами, с толстой шишкой-носом, такими же шишками над черными,нахмуренными бровями и толстым брюхом.

Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки,выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.

— Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты вгород, — сказал хозяин.

— Что ж так, из города? — сказал Алпатыч.

— И я говорю, — народ глуп. Всё француза боятся.

— Бабьи толки, бабьи толки! — проговорил Алпатыч.

— Так-то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, чтоне пустят его, — значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят —креста на них нет!

Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар исена лошадям и, напившись чаю, лег спать.

Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. Надругой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошелпо делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой деньдля уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышалисьвыстрелы.

С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечнаяпальба. На улицах было много народу, куда-то спешащего, много солдат, но также, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шласлужба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и кгубернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске,о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, чтоделать, и все старались успокоивать друг друга.

У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа,казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатычвстретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин,бывший исправник, говорил с жаром.

— Ведь это не шутки шутить, — говорил он. — Хорошо, ктоодин. Одна голова и бедна — так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, давсе имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство послеэтого?.. Эх, перевешал бы разбойников…

— Да ну, будет, — говорил другой.

— А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, —сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.

— А, Яков Алпатыч, ты зачем?

— По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, —отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что онделал всегда, когда упоминал о князе… — Изволили приказать осведомиться оположении дел, — сказал он.

— Да вот и узнавай, — прокричал помещик, — довели, что ниподвод, ничего!.. Вот она, слышишь? — сказал он, указывая на ту сторону, откудаслышались выстрелы.

— Довели, что погибать всем… разбойники! — опять проговорилон и сошел с крыльца.