Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ - Юлия Юрьевна Яковлева

для коммерции слово. – Прошу, господа! Самые лучшие бриллианты вы найдете только у нас.

Всю компанию с первого взгляда определил так: жених и шаферы. Легко вычислил виновника торжества. И обратился уже к Пушкину – по-французски:

– Бразильские бриллианты. Прямая поставка из Бразилии. Чрезвычайно популярны к помолвке.

Неожиданно физиономии шаферов стали кислыми. А лицо жениха – отстраненным.

«Ремиз, я их теряю», – всполошился приказчик. По соседству, через улицу, был большой магазин конкурента Фаберже. Допустить этого было нельзя! Он гостеприимно выкинул руку в сторону щегольского столика в окружении кресел:

– Изволите кофе? Лимонаду? Прошу! Присядьте.

На легкий звон слова «бриллианты» тотчас появился из-за тяжелой бархатной шторы сам владелец – господин Болин.

– Господа. Буду счастлив показать вам, чем располагаем. Наши вещи на Всемирной выставке, самой последней, в Лондоне…

– В Лондоне! – по-русски вскрикнул носатый господин в пышных бакенбардах.

Господин Болин с достоинством поклонился:

– Английская пресса высоко оценила наши вещи.

– Английская! – вразнобой воскликнули все четверо с равным энтузиазмом.

– Если изволите подождать, я отыщу вам заметки… Прелюбопытные. В высшей степени хвалебные.

Все четверо энергично совещались глазами. Господин Болин чутьем понял: «есть!» – еще до того, как жених повернулся к нему и ответил по-французски:

– Прекрасно. Это меняет дело. Мне угодно сделать подарок трем дамам.

Хозяин метнул взгляд в приказчика: понял, остолоп?

«А вовсе не невесте, – ужаснулся приказчик. – Ах я идиот». Кто ж дарит бриллианты невесте? Господин Болин метнул на него еще один убийственный взгляд – контрольный, в голову. И ласково повлек жениха к сверкающим витринам.

Шаферы начали дрейф к столику, на котором стояли кувшин с холодным лимонадом и стаканы. Все трое обливались потом несколько чрезмерно даже для погожего дня. Приказчик поспешил разлить и подать.

Оставшись с женихом тет-а-тет, господин Болин выложил на прилавок колбаску из ткани, одним движением раскатал черный бархат, огладил ладонью, так что блеснули все перстни на холеной руке. Сделал конфиденциальное лицо:

– Итак, позвольте поинтересоваться: какова пропорция?

– Чего к чему?

Ответ мог быть длинным. Связывая себя браком, каждый благородный мужчина должен преподнести подарок каждой из своих любовниц, которых таким образом лишает брачных надежд, даже если никто их не питал. Но длинный ответ не требовался, этот неписаный закон знали все, поэтому Болин ограничился коротким:

– К чувствам.

Жених улыбнулся:

– Чем сильнее любовь, тем крупнее бриллиант?

– Тогда я за ложечку! – У столика с лимонадом подал голос бледный господин с траурными глазами. – Серебряную.

Жених с улыбкой извинился перед ювелиром и отошел к шаферам: «посоветоваться».

Господин Болин опять сделал деликатную физиономию:

– Все время, которое вам требуется.

Трое пили лимонад, наливали, пили, дергая кадыками, никак не могли напиться.

– Михаил Юрьевич прав, – тихо заметил Пушкин. – Что же им подарить? Кольцо? Слишком многозначительно.

– Брошь – пошло, – высказался Чехов.

– Серьги дарят любовницам, – отмел еще жанр Лермонтов.

Тут все передернули плечами, невольно представив при слове «любовница» ряд пластических групп.

Гоголя не спрашивали. Но он все же сказал:

– Табакерку.

Его поблагодарили за дельную идею.

– Что ж, тупик. Хорошо, господа. Спросим третью сторону, – завершил военный совет Пушкин.

Вернулся к господину Болину.

– Буду благодарен за возможность прикоснуться к вашему опыту.

– О!

Господин Болин собрал складками лоб, дав понять, что задействует во благо покупателя все мыслительные силы:

– Весь к вашим услугам! Что ж, поразмыслим. Супруг дамы не должен заинтересоваться внезапной обновкой. А стало быть, тем, кто ее преподнес. Так на что же никогда не обращают внимания мужья в дамском туалете?

Жених задумался. Его ревнивый взгляд обычно замечал даже стежки на платье Натальи Николаевны. И сейчас вся она предстала… В сердце уколола тоска… Болин ласково подсказал:

– Фермуары, брелоки, булавки.

– Так тому и быть, – недолго думал жених («Все бы покупатели так!»). – Один фермуар. Один брелок. Одну булавку.

– Тогда последний вопрос…

– Цена значения не имеет.

Болин невольно просиял. «Все бы покупатели так!»

– Размер камней?

– Хм… Иными словами: которую я люблю сильнее? Увы, ни одну.

Болин улыбнулся вольтеровской улыбкой:

– Любовь… У любви свои законы и пропорции, – обтекаемо заметил он. – Князь Туркестанский заказал бриллиантовый браслет для госпожи Гюлен на пятнадцать тысяч рублей. Вот это, смею заметить, любовь! Поднес к бенефису. Об этом писала «Петербургская газета». Если угодно, могу отыскать заметку…

Жених сделал летучий жест, обозначив, что заметку ему не угодно. Ювелир сцепил руки на животе:

–Но для супруги!.. Для княгини Туркестанской он заказал у нас ожерелье за тридцать тысяч. Изволите ли уловить правило пропорции? Пятнадцать – и тридцать. Еще примерчик, ежели пожелаете. Одна очень высокая особа… – Болин воздел палец, указывая на самые высшие сферы, – изволила заказать супруге ожерелье в сто шестьдесят девять тысяч рублей.

Пушкин сообразил, о какой особе идет речь. От бешенства у него побелели крылья носа. Вспомнились балы в Аничковом, Наталья Николаевна прыгает в мазурке, подпрыгивают локоны и тетушкины бриллианты на груди, в декольте беззастенчиво пялится монарх, распаленный, как павиан, а блеклое, болезненное лицо императрицы дрожит, как медуза, выброшенная на берег Финского залива. Неужели чувства тоже живут вечно? Он заставил себя спокойно ответить:

– Кажется, начинаю понимать.

«Чем крупнее бриллианты, тем сильнее провинился».

Болин скромно склонил голову:

– Так, значит, бриллианты в вещах для трех прекрасных дам вы изволите…

Пауза повисла, как бильярдный шар на краю лузы.

Пушкин взвесил вчерашнее на ювелирных весах вины – и решительно выдохнул:

– Очень… большие.

В этот момент стеклянный грохот заставил всех в зале подпрыгнуть, вскинуть головы к витринному окну. На толстом стекле треснула звезда. За ней была видна толпа. Бах! Ударил еще один камень, по стеклу раскинулись угловатые молнии. Приказчик, как тигр, прыгнул к витрине. Стал крутить загогулину рычага – задраивать чугунные решетки. Господин Болин, бросив покупателю «простите», ринулся вон.

Переглянувшись, все четверо приникли к окну. Отпрянули, увидев занесенные камни и палки. Увидев пьяные рожи. Толпа напирала. По ней гуляли штормовые волны:

– Громи! Англичан!

– Катись к себе! Гадить!

– Бей вражину!

Ювелир не растерялся:

– Фетюки! – заорал Болин так, что на красном лице надулись жилы. – Какой я вам англичанин! Я швед!

А потом выдал фиоритуру, в которой даже Пушкин понял только то, что в ней были существительные, глаголы и прилагательные; даром что его няня Арина Родионовна любила залить за воротник и в подпитии могла блеснуть парчовыми богатствами русского языка. Но все же не так.

Сзади еще напирали. Но на переднем крае уже переглядывались. Чистый русский язык и еще более чистый мат краснорожего лавочника произвели на толпу патриотический эффект. Стало ясно, что это не англичанин. И даже не вполне иностранец. Так завернуть мог только свой! Камни поникли. Толпа заструилась дальше.

– Швед! – гавкнул для острастки Болин. Пнул ногой камень с крыльца. Сорвал афишку, налепленную ему на дверь.

Пробежал глазами патриотические вирши, карикатуру. Фыркнул:

– Фетюки.

– Что случилось?

В зале стоял сумрак от опущенных решеток. Блестели встревоженные глаза. Всем стало не до бриллиантов. Болин на ходу сунул жениху афишку. В сердцах сдернул с прилавка ненужный бархат, вытер им лоб, лысину.

– Что случилось? – суетился вокруг приказчик. – Почему громят? Подать лимонаду? – тут же налил, подал. Ювелир жадно