Рыцарство. От древней Германии до Франции XII века - Доминик Бартелеми

До самого 892 г. «Ведастинские анналы» (аррасские) год за годом упоминают набеги норманнов. Например, в 885 г.: «Тогда норманны, алкавшие пожаров и смерти, снова начали неистовствовать — они убивали христиан, уводили их в плен и разрушали церкви, не встречая сопротивления. И франки вновь приготовились к обороне, но не к открытой битве — они соорудили укрепления». Однако некоторых знатных людей убили, а другие сами убивали норманнов.

Зато в 892 г. последние переправились в Англию: во Франкии, голодающей из-за уничтожения реликвий святого Ведаста, им было нечего больше грабить. Тогда общее внимание приковали к себе граф Балдуин II Фландрский и его ссора с королем, тем самым Эдом, который происходил из равного рода, но не более знатного и даже более скромного, поскольку Балдуин происходил от Карла Великого по Юдифи, которая была в числе его предков (его матерью?). На сей раз они довольствовались обменом посланиями. В 893 г. этот граф и еще несколько сформировали клику, которая открыто выражала ненависть и враждебность к Эду и разыгрывала карту молодого Карла Простоватого, однако, не желала реального восстановления королевской власти. Оба лагеря мобилизовали войска, но в 894 г. решили прибегнуть к внешнему арбитражу Арнульфа Каринтийского. Потом они встали лицом к лицу, начали переговоры, но ничто так и не разрешило проблемы — ни plaid, ни война, и каждый остался при своих интересах.

Немного позже Эд отправился в погоню за Карлом Простоватым, «намереваясь с помощью оружия положить конец спору. Но Божьим милосердием не было допущено, чтобы спор разрешился кровью». Бог, защищавший осты и города от норманнов, не хотел междоусобной войны. Будем понимать это так, что противников сдерживало общество.

В 895 г. группировка Карла «сильно» опустошила бургундские земли, так как их жители стояли за Эда… Но это был только «гол престижа»: группировка, для которой ветер не был попутным, распалась. Одни сторонники Карла ушли к королю Лотарингии Цвентибольду, другие в 897 г. вступили в переговоры с Эдом о своем подчинении.

Последний умел прощать, и об этом знали. В 895 г. он подошел к замку Сен-Вааст в Аррасе, то есть к укрепленному аббатству, в княжестве маркграфа Фландрии Балдуина, чьи вассалы его охраняли. «Все же из христианского сострадания он не хотел завоевывать его [замок] с помощью оружия. Когда люди Балдуина увидели, что не могут сопротивляться ему, они попросили о мире, дали королю заложников и обратились к своему сеньору с тем, чтобы он указал им, что им следует делать». В ожидании их возвращения Эд велел открыть себе церковь и помолился там; по возвращении вассалов Балдуина он вернул им замок, и была назначена дата plaid'a.

Феодальная война приобрела облик судебной тяжбы. Она перемежалась многочисленными набегами (896 г.), изобиловала грабежами, а вскоре и осадами замков (реже — городов). Листая страницы «Ведастинских анналов», заканчивающихся на 900 г., а потом Флодоарда, описавшего период с 919 по 966 г., можно проследить, какие аргументы применяли в сердце Франкии конфликтующие стороны — грабительские рейды, недолгие осады, потом прощения, примирения, хотя не без обмена заложниками и не без задних мыслей. Написанное в 930-х гг. «Житие Геральда Орильякского», действие которого происходит в Аквитании с 855 по 909 г., содержит, как мы увидим, ссылки на феодальную войну такого же типа. Это не варварская разнузданность — это практика, ставшая прямым следствием каролингской элитарности. Действительно, от междоусобной войны времен Григория Турского она отличается усилением средств защиты для знатных воинов: к этим средствам относились запасные кони, чтобы можно было бежать, более активное христианское осуждение убийства, а также панцири, которые было трудней пробить, и замки, чтобы укрываться.

Каролингская элитарность значительно повысила статус знатных воинов и повлияла на их поведение. Рыцарство как таковое немыслимо ни без каролингской империи, ни без ее внезапного распада.

В конце IX в. произошло то, что можно назвать феодальной мутацией: короли утратили всякий реальный контроль над провинциями, их дворец захирел, и состоялось возвышение графов, а также королевских вассалов и иногда епископов в ранге сеньоров отдельных земель. 888 г. или его преддверие все историки-хронисты тысячного года как раз и считали годом зарождения династий воинственных графов, появления замков, начала раздоров. Умножились войны между соседями, которые их участники, как мы увидим, толковали как возмездие, наказание. Все сеньории были наследственными, и больше никто не мог отобрать их у семейства сеньора, даже в случае какого-либо проступка. Уже в этом отношении можно провести определенные аналогии с крестьянским держанием. Таким образом, термин «феодальное общество» не ошибочен — он только, как всякий ярлык, грешит излишним схематизмом; он не учитывает родственные связи и даже наличие классов, роль христианства, наследие каролингских времен, но по-прежнему полезен как ориентир. ЖоржДюби, позволивший лучше понять Х-ХП вв., не отверг его напрочь. Он лишь должным образом дистанцировался от него. Он прежде всего внес уточнение: это общество было менее беспокойным, чем утверждали ранее, и я бы сразу же добавил — менее варварским, менее грубым, в меньшей степени порвавшим с ценностями каролингского общества. Некоторые авторы прошлого (Гизо) уже говорили не столько о феодальной анархии, сколько о структурирующей роли вассальных связей, завязанных ради войны, и даже о том, что из феодального сообщества в XI—XII вв. зародилось рыцарство.

Репутация периода безудержной грубости и насилия, какую первый феодальный век (около 880–1040) приобрел под пером историков Нового времени, часто объясняется тем, что они верили, будто он в точности отражен в «жестах». Они это вычитывали в рассказах о мести и междоусобных войнах, отличавшихся агрессивностью, которую можно было только направить в другое русло, на священную войну с неверными, — и якобы единственно к этому и стремилась Церковь XI в., времен Божьего мира и крестовых походов. Однако эта литература возникла позже, и ее нельзя рассматривать как непосредственное «отражение» исторической реальности.

Зато можно использовать хроники, написанные монахами и клириками. Норманнские набеги и смуты времен феодальной мутации могли в конце IX в. помешать их работе, но далее ситуация стабилизировалась: анналы реймского каноника Флодоарда начинаются с 919 г., а святой Одон пишет свое «Житие святого Геральда Орильякского» в девятьсот сороковые годы. Главное, что к тысячному году расцвело, по выражению Пьера Рише, «третье каролингское возрождение», на которое пришлись история Рихера Реймского, хроники аквитанца Адемара Шабаннского и бургундца Рауля Глабера, первая история нормандских герцогов, написанная каноником Дудоном Сен-Кантенским, и многочисленные рассказы о чудесах, а также более нарративные и подробные хартии, чем прежде. Во всех этих текстах много говорится о рыцарях. У многих авторов последние были в семействе, и монастырь оставался не чуждым феодальному миру — он жил за счет даров сеньоров, здесь за них молились, сегодня порицали как неудобных и «деспотичных» соседей, говоря о них как о диких зверях, завтра в столь же красноречивых выражениях подтверждали законность их власти… Документы тысячного года, если изучить их как следует, позволяют очень хорошо разобраться в движущих силах динамики феодального мира, который представлял собой не столько анархию, сколько порядок или по крайней мере «упорядоченную анархию»: эта формулировка, позаимствованная из африканистской антропологии, как мне кажется, здесь очень хорошо подходит.