Бронебойный экипаж - Сергей Зверев

Закончив эту поучающую речь, майор протянул руку и стал расстегивать кобуру с наганом. Лицо немца побледнело еще больше, он каким-то чудовищным усилием воли удержался, чтобы не сделать шага назад.

— Но у меня в руках белый флаг! — почти выкрикнул он. — Я парламентер, а белый флаг признак… Мы предупредили вас через громкоговорители о прибытии парламентера. Меня защищает закон!

— Закон? — рука майора замерла на кобуре. — Тот же закон защищает, что должен был защитить полторы тысячи жителей этого города, когда вы его бомбили и обстреливали, когда вы расстреливали колонны беженцев вон там, на шоссе? Армия должна воевать с армией, а вы воюете с мирным населением.

— Простите, я не уполномочен обсуждать действия германских вооруженных сил. И тех, кто отдавал приказы, в результате которых погибли мирные жители. Я уполномочен лишь провести с вами переговоры сейчас и здесь по поводу вашего положения. И уполномочен предложить вам условия вашей сдачи.

— Выкрутился, засранец, — процедил сквозь зубы Лацис и снова продолжил по-немецки:

— Не вижу, почему наше положение должно привести нас к сдаче. Я знаю, что вы понесли в результате атак на город гораздо большие потери. Может быть, сдаться лучше вам? А уж мы гарантируем вам после окончания войны возвращение домой, к семьям, если, конечно, вы не причастны к совершению военных преступлений на территории нашей страны.

— Это невозможно! — каким-то почти мальчишеским фальцетом, с недоумением на лице выпалил немец.

— Уезжайте и передайте своему командованию, что на своей земле мы сами без консультаций с вами будем решать, что и как нам делать.

Майор махнул рукой, и двое автоматчиков с ППШ в руках вышли на дорогу, навели стволы на немцев и многозначительно передернули затворы. Лейтенант пятился до тех пор, пока не уперся задом в капот машины. Потом он резко повернулся и, растеряв остатки германской спеси, бросился в машину, даже не дождавшись, когда унтер откроет ему дверь.

— Возможно, сопляк, — зло процедил сквозь зубы Лацис. — Ты даже не понимаешь еще, насколько это возможно. Давай, тренируйся драпать, паскудник. Ты у меня еще своих генералов обгонять будешь по молодости лет.

Через час немцы снова начали свои трансляции через громкоговорители. Но теперь они обращались к простым солдатам, которых дома ждут жены и маленькие дети. И солдатам совсем незачем умирать. Им нужно прекратить бессмысленное сопротивление, обрекающее на гибель сотни и тысячи людей, даже жителей этого города, которые только начали жить, освободившись от гнета коммунистического режима. Солдаты, обороняющие город, чуть ли не преступники, которых народ проклянет за кровь и страдания и невинно погибших женщин, стариков и детей.

Запись крутили почти каждый час, меняя только положение транслятора. Все же побаивались немцы, что русские смогут до него добраться.

Алексей со своим экипажем осматривал уже третий немецкий танк, подбитый во время захвата города. К далекому голосу, призывавшему сдаваться, они уже привыкли. Кравченко дважды пытался на слух определить положение транслятора и разбить его из танковых пушек навесным огнем, но из этой затеи ничего не получилось. Он запретил Позднякову, который рвался с группой своих разведчиков уничтожить транслятор, даже думать об этом. Надо верить своим солдатам и поддерживать в них боевой дух, говорил он старшему лейтенанту, а бессмысленные жертвы нам не нужны. Пусть болтают, не долго осталось.

— У него разбиты катки, ведущий на левой стороне заклинило, — заявил Бабенко. — Но если гусеницы снять, то на нижних катках можно на буксире дотащить. Трансмиссия вдребезги, снаряд угодил как раз сбоку, в отделение механика-водителя. Хорошо бензопровод не пострадал, не сгорела машина. Вася! — крикнул Бабенко в передний люк. — Как там пушка?

Вместо ответа башня медленно повернулась. Ствол пушки стал опускаться, потом подниматься и задрался на максимальный угол вверх. Распахнулся боковой люк в башне, и оттуда высунулась голова Бочкина.

— Башня в порядке! И половина боекомплекта на месте.

Пока экипаж обследовал немецкий танк, Омаев отпросился по нужде в развалины трехэтажного дома. Старый, дореволюционной постройки дом не устоял перед современной артиллерией. Во время летних боев, когда Красная армия отступала, цепляясь за каждый клочок земли, здесь, по-видимому, тоже было жарко. Один снаряд угодил в третий этаж и выбил целый угол кирпичной кладки. Даже после взрыва, упав на землю, здоровенный кусок стены не весь раскололся на отдельные кирпичи. Несколько сцементированных блоков лежали внизу. Второй снаряд попал на уровне второго этажа в лестничный пролет. Железная лестница не обрушилась, но перекрученный изуродованный металл еле держался, свисая над нижним пролетом. Сгорели или разлетелись в щепки двери квартир. Вместе с ними была выбита и часть фасада. Еще один снаряд, а может, два угодили в первый этаж и полуподвальное помещение. Там все было усыпано битым кирпичом, строительным и бытовым мусором.

Омаев, когда командир разрешил ему отлучиться, с сомнением осмотрел дом снаружи, решая, справлять нужду прямо на стену или все же войти внутрь развалин. Мужчине, воину, горцу не пристало мочиться при посторонних, тем более что его могли увидеть из окон с другой стороны улицы. Глянув еще раз с опаской наверх, танкист шагнул в дверной проем, машинально стараясь шагать осторожно, как будто хруст битого кирпича под ногами мог вызвать обрушение этого строения.

Он вошел и остановился, с удивлением глядя на стены. Здесь была не просто штукатурка, здесь было много лепнины. Под потолком шла вязь из сплетенных виноградных листьев, округлые, окаймленные лепниной ниши, где когда-то, наверное, устанавливались светильники. Кованые перила лестницы заставили присесть, чтобы разглядывать узор. На железных листьях были видны прожилки, настолько искусной была работа мастера. Несмотря на то что многое было уничтожено, стены и потолок продолжали восхищать.

Из состояния тихого восторга танкиста вывел хруст камня за стеной. Вот еще. Кто-то осторожно шел от окна вглубь помещения. Сначала Руслан подумал, что это кто-то из его экипажа, но тут же отогнал эту мысль. С чего бы это Логунову или командиру ходить тут крадучись. Да и слышны их голоса возле танка. Рука молодого чеченца медленно потянулась к кобуре с наганом. Рифленая рукоятка револьвера в ладони добавила уверенности. Нет, первая мысль была неудачной. Поднимать шум, звать остальных — опасно. А если враги сейчас держат на мушке его товарищей? Он поднимет шум, а немцы откроют огонь. Они же всех расстреляют на открытом месте за секунды.

И Омаев сделал шаг вперед. Еще шаг к разбитому дверному проему на первом этаже, еще, и вот он медленно заглядывает в помещение, так, чтобы первым делом видеть окно, выходящее на улицу, где стоит их «семерка». У окна никого, но где-то совсем рядом, возможно в соседней комнате, смежной с этой, слышны тихие голоса, почти шепот, танкист напряг слух. Точно, говорили по-немецки. Теперь тихо выйти, сделать знак командиру, чтобы все взяли оружие и приготовились.

Продумать до конца свой план действий Руслан не успел. В дверном проеме прямо перед ним вдруг появился немец в короткой серой куртке с белыми отворотами и мягкой фуражке с большим козырьком. Немец тоже не ожидал увидеть русского, но удивление длилось всего долю секунды. Быстрым движением он выдернул из ножен на ремне армейский нож и, бросившись вперед, занес его над русским танкистом.