Мягкая мощь. Как я спорил с Бжезинским и Киссинджером - Джозеф Най

его обойдут восходящие нации, но, как мы видели в первой главе, это не самый вероятный вызов. Варвары не победили Рим, скорее, он разлагался изнутри. Люди потеряли доверие к своей культуре и институтам, элиты боролись за контроль, коррупция росла, а экономика не могла расти должным образом. Сегодня варвары-террористы не смогут разрушить американскую мощь, если мы также не будем гнить изнутри. Наблюдаются ли сегодня в США подобные признаки разложения? Может ли эта страна потерять способность оказывать позитивное влияние на мировые события из-за внутренней борьбы за культуру, распада институтов и экономической стагнации? Если наше общество и институты будут выглядеть разрушающимися, мы станем менее привлекательными для других. Если наша экономика потерпит крах, мы потеряем основу для нашей жесткой силы, а также для нашей мягкой силы. Даже если Соединенные Штаты будут продолжать держать в своих руках высокие карты военной, экономической и «мягкой» силы, можем ли мы потерять способность трансформировать эти ресурсы в эффективное влияние? В конце концов, иногда игроки в карты проигрывают, несмотря на то, что им сдаются высокие карты.

Конверсия силы — преобразование силовых ресурсов в эффективное влияние — является давней проблемой для США.

В десятилетие после Первой мировой войны Соединенные Штаты были самой мощной страной в мире, но из-за внутренних забот 1920-х годов и экономических неудач 1930-х годов мы не смогли эффективно использовать свои ресурсы на международной арене, за что и поплатились во Второй мировой войне. Формирование американской внешней политики — сложный процесс по причинам, глубоко укоренившимся в нашей политической культуре и институтах. В основе Конституции лежит либеральная точка зрения XVIII века о том, что власть лучше всего контролировать с помощью раздробленности и уравновешивающих ее сдержек и противовесов. В области внешней политики Конституция в любом случае предлагает президенту и Конгрессу бороться за контроль. Эта борьба осложняется, когда Конгресс и президент контролируются разными политическими партиями. Сильные экономические и этнические группы давления борются за свои собственные определения национальных интересов, а политическая культура американской исключительности усложняет ситуацию, делая нашу внешнюю политику исключительно морализаторской. Это привело некоторых реалистов, таких как бывший министр обороны Джеймс Шлезингер, к отчаянию, что американской внешней политике «не хватает устойчивости, которая ассоциируется с великими державами».

Сейчас, когда американцам необходимо адаптироваться к более сложному миру, в котором внешняя и внутренняя политика пересекаются как никогда, некоторые наблюдатели считают, что традиционная неэффективность конверсии сил усугубляется культурными конфликтами, институциональным коллапсом и экономическими проблемами. Каждый из этих вопросов породил обширную литературу. Мой интерес заключается не в том, чтобы разрешить эти споры, а в том, чтобы проанализировать их содержание и определить, являются ли они свидетельством римской судьбы Соединенных Штатов. Я покажу, что в начале нового века таких свидетельств мало.

Моральный упадок и культурный раскол

Некоторые увидели свидетельства глубокого раскола в ходе напряженной борьбы на президентских выборах 2000 г., когда карта выборов показала, что «внутренние районы страны, где живут «послушные» люди», поддерживают Буша, а «безбожные побережья, промышленный Средний Запад» и крупные города голосуют за Гора. Карта по округам представляет более сложную картину, но подтверждает, что раскол между городом и деревней и разницу между внутренними и внешними пригородами.

Другие идут дальше и констатируют моральное разложение страны в целом. По словам консервативного историка Гертруды Химмельфарб, в настоящее время США переживают «крах этических принципов и привычек, потерю уважения к авторитетам и институтам, распад семьи, упадок цивилизованности, вульгаризацию высокой культуры и деградацию культуры популярной». Контркультура 1960-х годов стала доминирующей, а традиционная культура 1950-х годов была низведена до статуса диссидентской. Роберт Борк также видит упадок практически всех аспектов нашей культуры, а отец Ричард Нойхаус сравнивает Америку с нацистской Германией.

Если бы эти разногласия были столь глубоки, как их изображают, они могли бы подорвать нашу «жесткую силу», подавив нашу способность действовать коллективно, и ослабить нашу «мягкую силу», снизив привлекательность нашего общества и культуры. Однако ни того, ни другого не происходит.

Если средний класс Америки настолько разделен, как это предполагается, — говорит социолог Алан Вулф, — то «наше будущее как нации будет отмечено острыми конфликтами между непримиримыми мировоззрениями, что приведет к тому, что демократическая стабильность, которая удерживала страну вместе со времен Гражданской войны, будет уже недостижима». Однако он утверждает, что рядовые американцы не настолько вовлечены в культурные войны, как считают интеллектуалы. Послание изученных им американцев среднего класса тем, кто опасается, что Америка может распасться, носит успокаивающий характер. Спокойный патриотизм и терпимость пришли на смену горьким разногласиям, сопровождавшим войну во Вьетнаме в 1960-1970-е годы, и (за некоторыми исключениями) характеризуют реакцию на события сентября 2001 года.

Действительно, некоторые культурные показатели, такие как преступность, уровень разводов и подростковая беременность, сегодня хуже, чем в 1950-е годы, но в 1990-е годы все эти показатели значительно улучшились. Еще до сентября 2001 г. страна добилась ощутимого прогресса в достижении более чем двух третей из семидесяти или более значимых внутренних целей, связанных с процветанием, качеством жизни, возможностями, личной безопасностью и ценностями. Вопреки мнению пессимистов от культуры, «не существует достоверных свидетельств того, что американские школьники хуже учатся в школе, что «американская мечта» исчезает или что окружающая среда загрязняется все сильнее».

За последнее десятилетие снизились показатели убийств и употребления наркотиков, улучшилось состояние здоровья, окружающей среды и безопасности. Большинство детей по-прежнему живут с обоими родителями, а количество разводов стабилизировалось. Число членов религиозных организаций в США за двадцатый век выросло с 41 % до 70 %, хотя посещаемость церквей осталась примерно на уровне 43 % в 1939 г. и 40 % в 1999 г. Хотя социальные проблемы в США есть — и всегда были — не похоже, что они спешат в ад.

Как же объяснить культурный пессимизм, существовавший до сентября 2001 г. Отчасти он отражает тенденцию СМИ акцентировать внимание на сюжетах, соответствующих теме плохих новостей. «Если большинство американцев думают, что реальный мир похож на мир, который они видят по телевизору, то легко понять, почему они считают, что страна находится в глубокой беде». Реакция на тенденции национального масштаба — явление опосредованное, и мало кто имеет непосредственный опыт. В той мере, в какой это так, большинство говорит участникам опроса, что их собственная жизнь, общины, школы и конгрессмены в порядке, хотя их беспокоит ситуация на национальном уровне. Если все «знают» из СМИ, что на национальном уровне все плохо, а у вас нет непосредственного опыта работы на национальном уровне, а есть только хороший личный опыт, вы сообщаете опросчику общепринятую точку зрения