Рамка - Ксения Букша

Николай Николаевич решил пойти по пути формальной логики:

Интересно, вам можно вообще какой-нибудь вопрос задать, чтобы вас задеть? Есть такие вопросы?

Есть, – скучающим тоном роняет сорокалетний его собеседник.

Алексис переглядывается с Бармалеем и спрашивает царя:

Что бы вы делали, если бы вам осталось жить только год?

Царь снисходительно улыбается и вдруг остро и угрожающе смотрит прямо Алексис в глаза:

Позаботьтесь лучше о себе. Вы давно проходили маммографию? – это слово царь сопровождает таким базарным жестом, что Алексис морщится и одновременно ей становится неприятно. А то, пожалуй, и жутковато.

Органайзер, – говорит Бармалей.

О! Это непросто. Органайзер мечется. Ему очень тяжело, и даже «недобровольный» Бармалеев чип не помогает. Наконец он решается.

Ваше величество! То, что я спрошу, может показаться вам… дерзким. Но… я не могу не спросить, хотя я вовсе не отношу себя к… стану либералов, которым приличествовали бы подобные вопросы. Напротив, я в стане охранителей, и тем… тем, как мне кажется, важнее, что именно я, из стана охранителей, задаю этот вопрос. Он существенен, он важен не только для меня. Итак. Когда вы пришли к власти, ваше величество… то были… взрывы. Их приписали, ну… террористам, но на их волне… к власти пришли… пришло правительство, которое потом стало вашим правительством, и вот… И я долгое время… Не сомневался. А потом… под влиянием определённых факторов… у меня, понимаете, зародились некоторые сомнения. Сейчас я хотел бы воспользоваться случаем, чтобы… их разрешить. Потому что если… то получается, что я служил всю сознательную жизнь людям, которые…

И что было бы тогда? – насмешливо отвечает царь вопросом на вопрос. – Харакири? Поймите, нет никакой разницы. Ни-ка-кой.

Это не так! – кричит Органайзер. – Разница есть!

Разницы нет, – царь, презрительно. – Только вам этого никогда не понять.

Ладно, – говорит Бармалей, – ладно, моя очередь, и я у вас вот что хочу, ваше величество, спросить. У меня есть задание редакции, но я понимаю, что про запрет на реанимацию лиц пенсионного возраста вы, как всегда, не ответите. Я вам лучше другой вопрос задам. Однажды вы заплакали, и вся страна это увидела. А потом началась война. Скажите, кому вы мстите? Честное слово, я не для редакции. И не как журналист. Никто не узнает. Можете на ухо шепнуть.

Ох как стареет царь прямо на глазах. Разом скакнул в свой нынешний возраст, даже чуть старше стал вроде. Мешки под глазами. Коричневые морщины. Песок сыпется. И хотя царь молчит в ответ и не пытается, как обычно, выстроить конструкцию, Бармалей чувствует, что попал. Молчание – честный ответ.

Спасибо, – Бармалей после долгой паузы. – Ну, у нас остался дядя Фёдор, но вряд ли он будет задавать вопросы.

Да, у меня в общем-то нет вопросов, – дядя Фёдор ехидно. – Но я хочу спросить вас: а вы у меня ничего не хотите спросить? Планы Вашингтона не интересуют? Что с Китаем? Нефть, всякие там эти… факторы? Я бесплатно. Но однократно.

Царь-старик разлепляет коричневые тонкие губы. Все ждут затаив дыхание. Но когда царь наконец говорит что-то, его вопроса уже никто не слышит.

И тут все, качнувшись, валятся друг на друга, и – ухх! – Николай Николаевич, с трудом удерживаясь за поручень, попадает в объятия нет, не Галины Иосифовны, той уже уступил место юнец с гаджетом, а в объятия Паскаля; а Янда притиснута, как и в келье, в самый угол. Не ночь, а день, но какой-то тёмный, и кислый дождь мелкими брызгами на стекло. По окну хлещет тёмная зелень. Час пик в электричке. Всё забито. Бармалей навис над очень пожилой женщиной с ведром яблок и оранжевым букетом календулы, похожим на фонарь, еле держась за спинку сиденья; и не успевает он опомниться, как тут начинается. Оптимистичный на вид, но очень потный мужчина – дыбом волосы по сторонам лысины, отрывается от своего крупнофиолетового гаджета и говорит ораторским голосом:

И-как-же-вы-думаете-что-же-теперь-будет? Что же мы теперь увидим, как мы теперь усидим на своих местах? И куда же нас теперь везут – туда или сюда, в эту ли, в другую сторону?

Как-то их чересчур много для моей любимой электрички, – дядя Фёдор в ухо Бармалею, – я не так хотел! Я хотел как раньше, чтобы с кроссвордами, на букву «ю», задушевными разговорами чтобы. Но, может, сейчас выйдет и так, как я хотел? Посмотрим!

Во дни моей молодости, – откликается бабулька с фонарём календулы, – везли всегда только туда! Как только начинали везти обратно, так я сразу же сходила. Бывало приедешь, а Лемешев как раз начал петь уже. Такое было расписание. Ну а обратно кого везут-то? И зачем это обратное движение, кому оно нужно?

Тут вот пишут на ресурсе французских коммунистов, – отвечает откуда-то снизу чувак с зёленым носом на лбу, и вытаскивает из ширинки, как из гроба, костлявую руку с зажатым в ней гаджетом, – что нашего царя намазали не миром, а оливковым маслом не лучшего качества! Они пишут, что взяли кисточку и произвели поэлементный анализ, и поэтому миропомазание можно оспорить в Верховном Синоде. Намереваюсь заняться этим, как только приеду.

Нет! – откликается отражение тётеньки, похожей на чайник, которой в вагоне вроде как и нету, а за стеклом она почему-то едет. – Всё совершенно не так! Вот гляньте! – и она суёт Бармалею под нос свой телефон. – Просто царь застрял на рамке, его не пропустила его же собственная охрана по биометрическим показателям. А почему не пропустила, знаете? Подумали, что он копия, ну знаете, как это бывает – инфокопия царя, там даже необязательно похожим быть, все тебя воспримут как точную копию, включая анализ ДНК. Как и кто сделал эту копию, никто не знает, и настоящий ли царь или подменный – также никому не ведомо, а только бают, что…

Что такое «бают»? – возмущается пацан, стоящий на одной ноге между двумя пышными дамами и их рюкзаками. – Вы говорите на каком-то языке, который мы уже давно не понимаем. Это, должно быть, русский или что-то вроде того. Попрошу выражаться современным глаголом!

Надо было рамку-то и намазать, – вставляет старуха и опускает лицо в календулу, нюхает как наркоманка и выныривает вся в оранжевой пыльце. – Рамку миром намазать – тогда бы пропустила! Ловцы человеков, тоже мне…

А вот у меня на фейсбуке пишут, – вставляет, оборачиваясь, девушка с татуировкой в виде веника на лбу, – что рамка царю как раз-таки голову-то и отсекла! Сейчас в прямом эфире делают операцию, но надежды очень мало, и возможно, придётся использовать голову донора. Очередь из желающих обвилась несколько раз вокруг Часовой башни, в ней много академиков и даже два Нобелевских лауреата, но выбор будет совершаться только медиками и исходя из чисто медицинских соображений.

Да что вы панику сеете! – устало бурчит вислоусый с велосипедом и стареньким чипом в виске, наподобие Бармалеева. – Царь, царь… В порядке ваш царь! Кто додумается его опасности подвергать? Хранится давно ваш царь в неприкосновенности, никто его не трогает, только по пятницам пыль тряпочкой для ноутбука протирают. Там заверенная копия, прессухи не было потому, что речь отказала в очередной раз – помните, ещё с прошлой версией случалось. А касательно миронамазания, так это чисто химическая процедура, которая давно уже легко делается с помощью портативного телепорта. Шухер навели такой, как будто, честное слово, Христос воскрес какой-нибудь. Просто технические неполадки у них, как всегда, затонуло что-нибудь или, наоборот, рухнуло, сами знаете, обычное дело, сколько лет у нас над головами обломки летают, а все такие каждый раз шухарятся… привыкнуть пора… развели тоже!